Открытый лист

Юнарки оказались на редкость трудолюбивыми и аккуратными, ну, и, конечно, восторженными в силу возраста. Сколько было охов и ахов, когда при вскрытии очередного могильника в нем обнаруживался великолепный целехонький древний сосуд, казалось бы совершенно не тронутый временем. Но стоило лишь приблизиться к нему, чтобы легчайшим движением губ сдуть с него пыль веков, как он тут же на глазах, не выдержав соприкосновения с человеческим дыханием и воздухом новых времен, трескался и рассыпался мельчайшими осколками и дымным розоватым облачком…
Не только этим чудом запомнилась первая экспедиция одной из юнарок - Гельшат. «В маленьком коллективе царила удивительно теплая атмосфера, - рассказывает заместитель главного редактора журнала «Вестник АН РБ», кандидат исторических наук Гельшат Талхатовна Хусаинова. - Дело в том, что мы стали невольными свидетелями только что зародившейся семейной жизни Нияза Абдулхаковича и его жены Лены. Оба они светились от счастья, а отсвет этого взаимного сильного чувства падал на всех окружающих. Каждый вечер Мажитов в волнении расхаживал по палаточному городку, поджидая жену. Она работала по соседству, на нефтеперерабатывающем заводе. Теперь вся эта территория входит в состав города. И все мы вместе с Мажитовым радовались, завидев еще издалека на дороге тоненькую фигурку, стремительно двигавшуюся в нашу сторону. Лена была очень хорошенькой, нежной и скромной. Они удивительно подходили друг другу».
Женился молодой археолог на девушке своей мечты. Искал себе ровню: и по происхождению, и по складу ума, и по языку, и по уровню образования. Как выяснилось, не надо было отправляться за невестой за тридевять земель в тридевятое царство. Встретил он свою избранницу на вечере выпускников в родной школе-интернате. Кстати, встреча была организована впервые, по инициативе самого Нияза. Лена Нуриева училась в этой же школе, только несколькими годами позже, а теперь была студенткой Нефтяного института. Родилась она в Салаватском районе, до интерната воспитывалась в одном из уфимских детдомов. Особенно растрогало Нияза то, что отец Лены, так же, как и его собственный, воевал под Сталинградом, только Абдулхак выжил, а Ахмет Нуриев погиб, оставив свою маленькую дочь сиротой.
На протяжении всей жизни любимая женщина приносила ему удачу. Как там говорится, за всяким выдающимся деятелем стоит великая женщина? Взлет научной карьеры археолога Мажитова начался как раз с Турбаслов.
Незадолго до того, как Мажитов познакомился с Леной, в конце 1956-го к нему в институт заявился пожилой человек пенсионерского вида, представился инспектором по охране памятников истории и культуры из министерства. Запомнилась фамилия - Рахматуллин. «Молодой человек, мне сказали, что вы должны хорошо разбираться в таких вещах. Нам нужна ваша помощь, - по тому как и что он говорил было видно, что инспектор - деликатный и интеллигентный человек, а не чинуша какой-то. - Как известно, в настоящее время проектируется самый большой не только в СССР, но и в Европе нефтеперерабатывающий завод. Строиться он будет на окраине Уфы, в районе деревни Новые Турбаслы. Но вы, наверное, слышали… Там много курганов. Министерство культуры предлагает вам заняться их раскопками, не хотелось бы, чтобы все это ушло в никуда».
Весной 1957-го отправились «на свидание» с объектом работ. Курганов на территории Новых Турбаслов действительно оказалось много, и они хорошо просматривались даже на крестьянских огородах. Мажитов знал, что в 1880-х годах они были частично раскопаны русским археологом, этнографом и писателем, членом Общества любителей естествознания, антропологии и этнографии при Московском университете Филиппом Диомидовичем Нефёдовым, который попал сюда во время своего путешествия по Южному Уралу. В Башкирии он обследовал около 800 курганов, в том числе в районе Уфы. Здесь Нефёдов облюбовал Чертово городище и Новые Турбаслы.
Перед отъездом из Перми Бадер вручил ученику образцы бланков хозяйственных договоров: «Бери, думаю, они тебе пригодятся». Как в воду глядел. Башкирский филиал АН СССР заключил договор с дирекцией будущего завода (имени XXII партсъезда). Дали большие по тем временам деньги, Мажитова назначили руководителем раскопок. Вероятно, в БФАНе рассудили: хоть и младший научный сотрудник, зато опыт огромный.
За два года он исследовал в Новых Турбаслах около 50 курганов и явился первооткрывателем одного из крупнейших археологических комплексов раннего Средневековья.
С того давнего чудесного лета под знаком Лены началось то, что позже назовут «прорывом в развитии археологии эпохи Средневековья на Южном Урале» и признают лидирующее положение Мажитова в этом направлении, хотя его концепция формирования этнической карты территории современного Башкортостана в эпоху раннего Средневековья все еще вызывает неприятие у оппонентов.
Материалы Турбаслинской экспедиции он опубликовал по свежим следам. Сразу предложил выделить особую археологическую культуру - турбаслинскую. Похожие курганы встречались в Кармаскалинском и Кушнаренковском районах, особенно много их оказалось на территории Уфы: в южной части города и при въезде в Черниковку (Дежневские курганы).
Мажитов пошел вопреки устоявшейся в науке точке зрения и в датировке памятников, и в этнической принадлежности носителей турбаслинской культуры. До этого их считали, да и по сей день считают, уграми, переселившимися в Приуралье из Западной Сибири, а Мажитов настоял-таки, что это были кочевники из южных степей. Здесь они осели, стали заниматься земледелием.
В той самой экспедиции с Гельшат Хусаиновой был молодой человек Демьян из Удмуртии, казавшийся неповоротливым, каким-то заторможенным. Он вдумчиво, тщательно, удручающе медленно расчищал раскопы, напоминая рачительную хозяйку, перебирающую крупу. Однажды вот так Демьян провозился целый день с одним погребением, и в воздаяние за труды ему попались пять жареных зернышек полбы - доказательство того, что турбаслинцы уже приобщились к земледелию и познали вкус хлеба, потихоньку оставляя прежние кочевнические привычки.
Потом неподалеку от Новых Турбаслов, на старице Белой, вдоль берега обнаружили пять древних жилищ с остатками зернохранилищ, собрали два килограмма зерен, идентичных демьяновским.
Турбаслинцы, по представлениям археолога, выглядели весьма внушительно: высокорослые, узколицые, в них проглядывали черты европеоидной расы с признаками монголоидности. Мария Степановна Акимова из Института антропологии МГУ, работавшая с Мажитовым до 1969 года, обследовала найденные в погребениях черепа и костяки. Черепа, как выяснилось, подвергались искусственной деформации - сызмальства до перехода в категорию взрослых турбаслинцы носили тугую повязку из кожи или какого-то другого плотного материала, которая сдавливала голову и заставляла ее расти вверх. А это характерно для гуннов, тюрков, степняков.
С приходом турбаслинцев в бассейн Белой население стало смешанным. Приходилось, вероятно, друг к другу приспосабливаться, перенимать бытовые привычки и даже особенности погребального обряда.
Археологи называют себя мусорщиками. «Помойка для них - клад, а могила - мечта». Так шутили, бывало, студенты исторического факультета Московского университета. В каждой шутке есть доля правды: мусорные кучи и погребения - верные индикаторы происходивших в древнем обществе изменений.
До степняков бахмутинцы хоронили усопших в мелких могилах, заворачивая их в луб или укладывая в деревянную колоду. Туда клали украшения, орудия труда, в некоторых случаях оружие. Никакой загробной трапезы для покойника не предусматривалось.
У турбаслинцев наоборот - могилы глубокие, с нишей в боковой стенке, обилие золота и серебра, обязательно большой глиняный сосуд с кашей (они уже знали гончарный круг) и мясные кости, то есть с пищей на трудном пути в страну мертвых.
Позже Мажитов двадцать лет копал Бирский могильник. Там особенно хорошо было видно, что в VI-VIII веках бахмутинцы стали хоронить умерших по турбаслинскому обряду. Похоже, к этому времени племена окончательно породнились.
Мажитов разработал свои критерии определения возраста средневековых памятников. Тут он тоже отошел от общепринятого мнения. Те же турбаслинские памятники его коллеги датируют IV-VI веками, а он считает, что это IV-VIII века. Говорят, бахмутинская культура существовала в V-VII веках, а Мажитов за свое: «Нет, извините, III-VIII века».
Десять лет искал он новые доказательства и нашел. В одном из нетронутых бахмутинских погребений Бирского могильника он обнаружил серебряную хорезмскую монету восьмого века с профилем царя Шаушафана. Несмотря на это, восьмой век Мажитову так и не зачли. В 1985-м в Самаре на конференции по датировке памятников средневековья ученые мужи заявили: «Однажды мы с вами уже согласились, а вы снова омолаживаете их на сто лет». Самые серьезные разногласия с «идейными» противниками у него именно по датировке.
Рассказывая об этом, Мажитов берет лист бумаги и начинает рисовать кувшины. Сначала самый простой, без всяких изысков - турбаслинский, затем вылепленный вручную, с ямочными наколами - бахмутинский, а вот кушнаренковский - изумительной красоты тончайшая, по словам археолога, керамика с сетчатым резным орнаментом, восходящим к среднеазиатской металлической посуде. «В VII-VIII веках такие гончарные изделия начинают появляться в турбаслинских и бахмутинских погребениях, - объясняет Нияз Абдулхакович. - Это свидетельствует о новой волне смешения населения. Мои оппоненты считают, что, раз подобная керамика встречается в могильниках Западной Сибири, то кушнаренковцы оттуда и пришли. Но я все-таки уверен, что это были тюрки из южных степей. Слившись с местным населением, они и стали непосредственными предками башкир. Подтверждение моим словам можно найти».
Прежде чем написать докторскую диссертацию «Происхождение башкирского народа с точки зрения археологии», Мажитов древними маршрутами исходил тысячи километров, изучил сотни и сотни памятников, проштудировал множество документов и описаний средневековых арабских и западноевропейских путешественников. Погружаясь в старинные повествования, он всегда мысленно возвращался к Уфе-II и подсознательно искал сведения о башкирских городах. И нашел их у арабского ученого XII века ал-Идриси, добросовестность которого признают многие современные исследователи. В очерках по истории народов Степной Евразии ал-Идриси цитирует авторов IX-X веков, пользуется информацией путешественников и купцов. Ему удалось составить наиболее раннюю и полную характеристику культуры и быта башкир IX-XII веков, рассказать о башкирских городах, «жители которых живут своим трудом, занимаясь торговлей и ремеслами».
Книга «Отрада страстно желающего пересечь мир» стала известна просвещенной Европе по изданию Жобера «География Идриси», вышедшему в свет в Париже в 1850 году на французском языке. В 1952 году академик Борис Рыбаков сделал первый комментарий к этому изданию. В 2006-м появилась исключительно ценная для историков Башкортостана книга
И. Коноваловой «Ал-Идриси о странах и народах Восточной Европы».
«Другой арабский автор XIV века Ибн Халдун в числе крупнейших городов Золотой Орды называет город Башкорт, западноевропейские картографы того времени размещают его на реке Белой, прямо на территории современной Уфы, - говорит Нияз Абдулхакович. - Чтобы проверить этот факт, нужны были убедительные археологические доказательства. Сегодня мы ими располагаем».
Вопрос о подлинном возрасте нашего города стоял всегда. И не потому, что «башкиры спохватились и решили быть не хуже Казани или Владимира». По последним сведениям, Москва тоже жаждет «постареть» на добрых полтора века. Дело не в пресловутом престиже, а в исторической справедливости.
Помню, восемь лет назад на научной конференции, посвященной истории города, Мажитов сетовал на слабую изученность археологических слоев Уфы. Район городища Уфа-II был густонаселен, что не способствовало проведению масштабных работ. Возможность раскопок появилась два года назад в связи с генеральной реконструкцией южной части города. Правительство РБ приняло постановление и утвердило программу научного изучения Уфы-II, выделило финансирование. Раскопки были поручены Академии наук РБ, Министерству культуры и национальной политики, Башгосуниверситету.
И вот три полевых сезона на углу Пушкина и Воровского уже позади. За это время в СМИ появилось немало публикаций о находках археологов. Уфа полнилась слухами: то ювелирную мастерскую раскопали, то косторезную, то печи меде- и железоплавильные с системой воздухоподачи нашли, то золотоордынские монеты, то бронзовую лошадку с рельефным орнаментом. Даже когда обнаружили десятиметровую оборонительную стену, сложенную по всем правилам фортификации, Мажитов все осторожничал, называя Уфу-II просто поселением, хотя в душе не сомневался, что на месте городища был центр средневекового города. Собственно, осторожничали все. Из Казани приезжал специалист по фортификационным сооружениям, который пришел в восторг от увиденного: «Даже если исключить артефакты, найденные внутри и за пределами крепости, одна только эта крепостная стена свидетельствует о высоком уровне развития населения…» Не добавил: «…города».
Ясность и определенность внесла группа экспертов - крупных ученых Института археологии РАН, приезжавших в августе прошлого года. Их выводы - в письме директора Института археологии РАН члена-корреспондента РАН Н.А. Макарова. Экспертов поразил культурный слой городища, достигающий четырех метров. Это выделяет памятник среди аналогичных объектов Восточной Европы. «Хорошая сохранность культурного слоя, - пишет Макаров, - позволяет проследить все этапы долговременной истории этого города… Институт археологии РАН считает несомненной высокую научную и культурную значимость городища Уфа-II, время существования которого по комплексу признаков относится к IV-XV/XVI вв. н.э. Городище Уфа-II является крупным, веками существовавшим административным, торговым, ремесленным центром, одним из узловых пунктов истории Урало-Поволжского региона… Тем самым научное значение памятника выдвигает его в разряд наиболее ценных исторических источников дописьменной истории Башкортостана и Южного Урала. Есть все основания считать, что тщательное и комплексное изучение культурного слоя городища способно превратить его в один из этапных объектов археологической науки России».
Нынешним летом появились новые доказательства городского статуса поселения. Откопали деревянную уличную мостовую протяженностью в пятьдесят метров. Части деревянных настилов попадались и раньше, но археологи думали тогда, что это полы жилищ. Мостовая же, по мнению ученых, - вернейший признак крупного города. Многочисленные находки костей верблюдов и ишаков лишний раз подтверждают, что торговые гости съезжались сюда из самых отдаленных мест.
К Уфе-II, которую Мажитов называет «детинцем», примыкали еще два городища - одно в районе Монумента Дружбы, другое напротив мостов через Белую было разрушено во время строительства. За крепостными стенами «детинца» располагался некрополь, насчитывавший сотни курганов. Сегодня их скрыли асфальт и дома. Истории о золотых сокровищах Уфы, спрятанных до поры до времени от людских глаз, известны с восемнадцатого века. Общеизвестный факт: внушительная часть найденных украшений и монет была отослана в Петербург, в дар Екатерине Великой от уфимцев. В 1828 году, когда рыли котлован под фундамент Архиерейского дома, нашли золотую монету византийского императора Феодосия II. При строительстве корпуса Мединститута в 1936 году на углу Ленина и Пушкина обнаружили богатый клад с золотыми украшениями. Часть разошлась по рукам, но более пятидесяти колец, перстней, серег археологам удалось собрать. В 1950-е годы из строительной траншеи извлекли массивную золотую цепь сложного плетения; дубликаты наградных медальонов с изображением византийских военачальников-тетрархов найдены в двух разных местах, причем не близко друг от друга: один в погребении на улице Сазонова, другой - в Дежневском могильнике.
На городище Уфа-II тоже прослеживается связь с Византией: изделия из стекла и полудрагоценных камней доставлялись из сирийских владений империи. Встречены привозные вещи из Прибалтики. Много «импортной» глиняной посуды из Средней Азии, Крыма, с Кавказа. Но своей, местной керамики еще больше, и, главным образом, турбаслинской. Мажитов вообще склоняется к тому, что город основали турбаслинцы, потому что в находках больше всего проявлений именно этой культуры.
В середине 1990-х в Башгосуниверситет приезжал читать лекции уже тогда известный ученый-географ из Москвы Мурад Аджи. Теперь он и вовсе знаменит - полстраны зачитывается книгами Аджи о Дешт-и-Кипчаке, Великой Степи, об истории тюрков, их основополагающем влиянии на другие народы. Правда, многие ученые относятся к его построениям скептически, а некоторые и вовсе считают их вредными измышлениями. Как бы там ни было, Аджи было интересно поговорить с Мажитовым, заведовавшим в БГУ кафедрой археологии. Тема степняков, Великого переселения народов, она ведь неисчерпаема. То ли в шутку, то ли всерьез Аджи даже предложил Ниязу Абдулхаковичу пойти к нему в соавторы. Мажитов отговорился крайней занятостью. В те годы массу времени занимала его деятельность в Курултае. Мажитов - первый председатель Всемирного курултая башкир, а с 2002 года - председатель Ассамблеи народов Башкортостана. Да и сейчас нет ни минуты свободного времени. Он - вице-президент Академии наук РБ, академик-секретарь Отделения социальных и гуманитарных наук.
Самые счастливые мгновения в его жизни - когда он вырывается на городище. Даже в центре Уфы раскопки пахнут, как где-нибудь в далеком башкирском краю, - сухой землей, полынью, степью. Это спрессованный воздух минувших столетий.
Здесь его встречают по-семейному. Руководят раскопками двое: его ученик и по совместительству зять - директор Научно-производственного центра по охране и использованию недвижимых объектов культурного наследия Министерства культуры и национальной политики РБ кандидат исторических наук Фларит Сунгатов, дочь и верная помощница во всех начинаниях - кандидат исторических наук, доцент БГУ Альфия Султанова.
Альфия чуть ли не с пеленок ездила с отцом в экспедиции. Школьницей участвовала в научных конференциях. Окончила истфак БГУ. «Студенткой работала со мной на раскопках. Вместе копали Бирский могильник. Если за мной числится больше двухсот погребений, у Альфии - втрое больше», - улыбается Мажитов.
Она - мать троих детей. Дочь Айгуль - этнолог, окончила аспирантуру. Сын Юлай, будущий политолог, учится в магистратуре Высшей школы экономики. Десятилетний Тагир - свет в окошке - пока с мамой и папой.
Заканчивается третий сезон на городище Уфа-II. В целом, лето было для всех удачным. Нияз Абдулхакович съездил на международную конференцию в Астану, где успешно выступил с докладом о средневековом городе Башкорт. В августе сыграли свадьбу Айгуль.
Снимки из семейного архива Н.А. Мажитова

Рашида Краснова