 |
РУБРИКА "РОДОСЛОВНАЯ УФЫ"Поэзия кисти Александра Бурзянцева
 Когда-то каждый уфимец знал, где находится Золотухинская слобода. Не было горожанина, который бы не нашел Усольскую гору. Дома здесь стояли довольно хаотично, заборы тянулись, образуя настоящие лабиринты. Еще жив топоним «Старая Уфа», но теперь все чаще пишется микрорайоны «Южный», «Зеленая роща», «Колгуевский». Медленно, но верно на частные домики наступают многоэтажки с домофонами, огороженными дворами и соседями, которые не знают друг друга. Урбанизация-цивилизация. Мы еще не начали тосковать по снесенному частному сектору, пока в тренде - коммунальные удобства и расширение улиц. Но уже сейчас, когда видишь на полотнах Александра Бурзянцева старую, патриархальную Уфу, сердце невольно сжимается. Кажется, что-то важное все-таки потеряно…
Детские картинки через закрытые двери
В деревне Ново-Преображенской Зилаирского района семья Бурзянцевых пользовалась авторитетом. Данила Федорович – конторский служащий, Акулина Сергеевна - учитель русского языка и литературы. В их доме всегда было много книг, и мама могла, положив руку на сердце, сказать, что «Пушкин – это наше все». В такой семье в октябре 1928 года и родился мальчик Саша. Рисовать любил с детства, по всей избушке были развешаны его детские иллюстрации сказок Пушкина. Сидя за школьной партой, мечтал стать не сталеваром, и не летчиком, а художником.
В 1941 году отца призвали на фронт. В деревне остались только женщины и дети. Саша пошел работать на лесозаготовку, а вечерами валял валенки. Через два года пришла похоронка. Данила Федорович погиб под Сталинградом. Это известие подкосило маму, она держалась из последних сил и втайне верила, что произошла ошибка и однажды муж постучится в дверь. А потом была Победа. К одноклассникам Саши стали возвращаться отцы, старшие братья. В их дверь никто не постучал. Нужно было жить дальше. Младшие братья уже подросли, и Александр стал собираться в дорогу. Хотел поступить в Ростовское художественное училище, купил билет на поезд. Акулина Сергеевна перечить не стала. Вообще в семье Бурзянцевых не принято было кому-то что-то запрещать, ведь если душа рвется, ее не остановишь.
За окнами поезда мелькали города и станицы, Саша уже видел себя студентом. Но поезд доехал только до Сталинграда. В городе осталось много заминированных зданий, были и дома, которые в свое время просто чудом не обрушились, и сейчас, после войны, там работали бригады саперов. Все это тормозило работу железной дороги. Поезд вместо обещанных нескольких часов простоял в Сталинграде десять дней. Когда Саша все-таки добрался до училища, приемная комиссия уже завершила свою работу. Бурзянцеву ничего не оставалось, как вернуться домой. После войны в средних учебных заведениях еще не было единой даты для набора студентов. Саша стал грезить Ленинградским художественным училищем. Но прежде чем отправляться в путь, написал в приемную комиссию письмо и приложил несколько работ. Через пару недель почтальон принесла письмо с ответом. Отрицательным. Работы Бурзянцева комиссии не понравились, да и мест в общежитии не было. Последний шанс выпал на Пензенское художественное училище. Приняли. Учителем его стал известный художник Иван Горюшкин-Сорокопудов. Ивана Силыча жизнь изрядно помотала. Он прекрасно знал, что такое нужда и отчаяние, когда хочется творить во что бы то ни стало, но еще приходится и на жизнь зарабатывать. Мастер родился в семье бурлака, рано осиротел, четыре года прожил в приюте, пока не пристроился на пароход по документам официантом, а в реальности мальчиком на побегушках. Но тяга к рисованию была настолько сильна, что смог поступить в обучение к художнику Власову, а потом его преподавателем стал сам Репин. На тот момент, когда Саша Бурзянцев робко переступал двери Пензенского художественного училища, Иван Силыч возглавлял городскую картинную галерею, и его авторитет в области живописи был незыблем. Горюшкин-Сорокопудов обратил внимание на талантливого студента и на долгие годы стал для Бурзянцева не просто преподавателем, а настоящим другом и наставником.
Всходы школы Репина
В 1951 году с красным дипломом Александр возвратился в родной Зилаирский район, год преподавал рисование в школе, в свободное время писал этюды. Но сердце хотело чего-то большего. Как-то собрав вещи, Бурзянцев переехал в Уфу и устроился на работу в Художественный фонд.
Эта организация долгие годы объединяла профессионалов БАССР. Именно через нее проходили заказы на оформление Дворцов культуры, написание полотен для различных ведомств и предприятий. Фонд являлся также посредником между художниками и организаторами выставок.
Потихоньку жизнь налаживалась. Александр успел жениться на учительнице математики
Аэлите Васильевне, молодой семье дали комнату в коммуналке по улице Мира. Капитальная «сталинка» выходила окнами на детский садик, а во дворе был фонтан. В соседнем здании, где теперь галерея «Ижад», располагалось отделение Художественного фонда. Старшая дочь художника Наталья вспоминает, что тогда район Первомайской и Мира был настоящим культурным центром Черниковска. Мастерская Бурзянцева размещалась в подвале на улице Александра Невского, часто он ездил и в Уфу, которая тогда была другим городом.
Вроде бы у художника все складывалось неплохо, в Фонде он был на хорошем счету, познакомился с Домашниковым, Лутфуллиным, Пантелеевым, Юдиным - они стали его друзьями на долгие годы. Александр периодически ездил на малую родину, желая подпитаться новыми силами и идеями. Но часто возвращался разочарованным: интуитивно он понимал, что ему в творчестве чего-то недостает, не удается вырваться на новую орбиту. В его работах не хватало какой-то силы, энергии, которая приковывала бы зрителя. И поняв вдруг это, Бурзянцев собрал чемодан и отправился в Пензенскую область в деревню Ивановка к Ивану Силычу. Его учитель к тому моменту отошел от дел и наслаждался покоем. Впоследствии в своем дневнике Александр Бурзянцев писал, что та беседа стала для него решающей. Горюшкин-Сорокопудов не доставал методичек, а читал стихи, говорил о прекрасном, об искусстве, которое важно разглядеть в повстречавшихся людях, в окружающей природе. После возвращения Александра как подменили. Он стал писать смело, ярко, сильно, а в 1957 году даже решился отправить на Всесоюзную выставку полотно «Осень». Какие картины будут представлять республику, решал лично министр культуры. Осматривая работу Бурзянцева, он покачал головой и сказал художнику: «Уберешь церковь, примем». Директор Художественного фонда быстро угадал тренд и прибавил: «Школу лучше бы нарисовал». На следующий смотр Александр Бурзянцев принес «Осень» уже без креста и купола. Картину приняли, художнику разрешили готовить ее к Всесоюзной выставке. В Москве десятки и сотни посетителей останавливались у полотна и улыбались, глядя, как блики солнца отражаются с церковного купола. Дело в том, что вернувшись в мастерскую после того разговора в Фонде, Бурзянцев приклеил к куполу раздора кусок газеты, а сверху закрасил краской. Манера письма помогла художнику, за крупными мазками никто и не заметил лишней детали. А когда полотно уже готовили к отправке, живописцу оставалось тихонько снять бумажку. В итоге «Осень» прошла все выставки, была напечатана в большом альбоме «Пейзаж нашей Родины», а Бурзянцев стал членом Союза художников.
Соцреализм
и реалии жизни
В начале 60-х семья Бурзянцевых справила новоселье на улице Российской. «Хрущевки» в этом тогда патриархальном уголке выглядели «оккупантами». Улица была мощена камнем, проспект Октября только закладывался, и по Российской днем и ночью гремели грузовики. По всей территории стояли частные домики, а из окна третьего этажа открывалась панорама на местность, которую мы сейчас знаем как Сипайлово. Тогда же ее называли просто - «Разлив». Каждую весну Уфимка доходила до подножия ЦЭСовской горы, и ребятня бегала туда купаться. Но Бурзянцевы не прикипели душой к Российской. У Александра осталась мастерская на Невского, Наташа ходила в детский сад в Черниковке, а на стадионе «Строитель» она занималась фигурным катанием. Однажды ее случайно потеряли.
- Мне тогда было лет шесть, - вспоминает Наталья. – Занятия в секции отменили, у отца были дела, и до садика меня повела мама. Тогда она оставила меня возле ворот в полной уверенности, что я пойду в группу. Но я встретила подружку, и вместе мы решили отправиться к папе в мастерскую. Его там не оказалось, и мы направились ко мне домой на улицу Российскую. Хотели было поехать на автобусе с остановки «Госбанк» (именно от нее уходили все автобусы из Черниковска в Уфу), но денег у нас не оказалось. Тогда было лето, темнело поздно, но нам все равно стало страшно. В районе парка Победы тогда только высадили деревья, они были маленькие – размером с нас – детсадовских девчонок, редкие фонари светили слабо. Путепровод возле улицы Комарова еще не построили, дорога шла через железнодорожный переезд, перед которым стоял шлагбаум. Его открывала и закрывала смотрительница. Она, собственно, нас и заметила, узнав, что нам нужно на Российскую, попросила первого встречного водителя нас довезти. Когда мы приехали ко мне, выяснилось, конечно, что нас все потеряли, но кончилось все благополучно.
Наталья вспоминает, что ее даже не отругали. Вообще, что у
Аэлиты Васильевны, что у Александра Даниловича не было такой привычки. Каждый из них был самодостаточен и великодушен.
Валентина Мефодьевна Сорокина, главный хранитель Государственного музея имени Михаила Нестерова, написала о Бурзянцеве десятки статей и досконально изучила его творчество. Она не без основания считает, что у нашего героя была счастливая творческая жизнь. Художник писал природу, вдохновлялся поэзией, часто ездил в районы республики и соседнюю Челябинскую область на пленэры. Кроме того, у Александра Даниловича был довольно веселый и легкий нрав. Критика, доводившая иных до ступора, вызывала у него улыбку. А едких газетных публикаций было достаточно. После 1957 года Бурзянцева заметили, что называется, на Всесоюзном уровне, стали приглашать на вернисажи. В 1964 году он повез свои полотна в Свердловск на зональную выставку «Урал социалистический». Газетные статьи не заставили себя ждать. «Непростительная робость наших мастеров при обращении к тематической картине принесла непоправимый урон впечатлению о Башкирии. Они не сумели в полную силу показать на выставке растущую отовсюду промышленную мощь родного края, преобразующую не только саму природу, но и весь жизненный уклад людей, населяющих ее», - писала «Советская Башкирия» в декабре 1964 года. Что взять с пейзажиста Бурзянцева? Какие трудовые успехи хотели видеть в его полотнах? Сейчас все эти обвинения кажутся немного наивными, но тогда… Бурзянцева в газетах ругали часто. Причина одна: «не отразил трудовых успехов». Дочь художника Наталья Александровна вспоминает, что ее отец, прочитав про себя в очередной раз в газете, просто пожимал плечами и все равно вырезал все заметки с его фамилией. Их набралось на большой увесистый альбом.
Газетные строчки ведут нас то в один район республики, то в другой. Вместе с коллегами по цеху Александр Данилович ездил в командировки, правда, не совсем добровольные. У художников тоже были свои субботники, когда нужно было писать портреты передовиков, изображать трудовые достижения.
- Тогда это не воспринималось как обязаловка, - говорит Валентина Мефодьевна. – Было другое время, стахановцы для всех были героями. Правда, Бурзянцев не писал их портреты. Он брал этюдник и шел на природу.
Одна заводская картина у Бурзянцева все же есть. На триптихе «Октябрьскнефть» изображены качалки, вышки. Но и здесь художник себе не изменил: промышленные объекты окружены деревьями, где-то бежит река.
По заказу Александр Данилович тоже работал. Это - неотъемлемая часть жизни художника. Вообще, если быть совсем честными, жизнь живописца не имеет ничего общего с тем романтичным ореолом, который создан в масс-культуре. Работая в Фонде, художники получали оформительские заказы. Эта же организация выдавала кисти, краски и холсты. Кроме того, раз в год Музей Нестерова проводил закупку полотен. Гонорары получались более чем скромные.
Аэлита Васильевна в это время стала преподавать математику в БГУ. Важной строкой в семейном бюджете были как раз полотна для предприятий и организаций. К картинам Бурзянцева заказчики относились весьма трепетно, они висели в самых высоких кабинетах. Увы, с перестройкой отношение к искусству у многих изменилось. Наталья Бурзянцева рассказала, что одну из картин отца она обнаружила при реконструкции гостиницы «Турист» в подсобке. Полотно хранилось без всяких условий. Правда, когда Наталья Александровна попыталась забрать бесхозную картину, ей отказали. Похожая история получилась и с железнодорожным вокзалом. Во время ремонта картину отставили в дальний угол. Только когда руководство узнало о том, что имеющееся полотно довольно ценно со всех точек зрения, его унесли в vip-зону.
Мелодия красок
Самое страшное, что может быть для творческого человека, – бытовуха. Когда диктуют что писать, выбирают что экспонировать, а что никому не показывать, очень сложно сохранить желание работать. Все, кто знал Александра Бурзянцева, вспоминают его как человека доброго, простого с большим чувством юмора. А еще он очень любил стихи. С самого детства в сердце запал Пушкин. Для Бурзянцева его творчество не было просто словами, сплетенными в рифму, он проникал сердцем в каждую строчку и находил для себя вдохновение именно в поэзии. Пастернак, Гейне, под влиянием многих поэтов он выходил на пленэр. Особое место в его душе занимало творчество Сергея Есенина.
Два года он писал серию работ из села Константиново – родины поэта. Эту выставку критика также восприняла неоднозначно. Были те, кто назвал работы, такие, как «Гроза над Окой», невыразительными и даже провальными. Ему ставили в вину густые краски, драматичные образы. Правда, сестра великого поэта Александра Александровна думала иначе. Нам она больше известна как Шура, именно ей Есенин посвятил это стихотворение:
«В этом мире я только прохожий,
Ты махни мне веселой рукой.
У осеннего месяца тоже
Свет ласкающий, тихий такой.
В первый раз я от месяца греюсь,
В первый раз от прохлады согрет,
И опять и живу, и надеюсь
На любовь, которой уж нет».
Александра Александровна была веселой и хлебосольной женщиной, но за внешней простотой скрывалась тончайшая натура. Она как никто понимала работы Бурзянцева, и когда критики утверждали, что то или иное полотно не является иллюстрацией к стихотворению, парировала, что такой цели, собственно, и не было. Художник ставил перед собой задачу – передать дух Константиново, переживания поэта, иногда беспечную легкость, а в некоторых случаях и то невесомое предчувствие драмы, когда значимы каждый шорох листвы или склоненная ветвь старой яблони.
Вид из окна
В начале 80-х Бурзянцева ругать перестали. Нет, он не перестроился и не заматерел. Несмотря на звание «Заслуженный художник БАССР» у него так и не появилось менторского тона, этюдник был всегда наготове. В 1982 году семья Бурзянцевых вместе с дочерью и сыном переехала в Старую Уфу на улицу Менделеева, 7/1. Увидев панораму, открывавшуюся из окна, Александр Данилович был поражен: ему открывались Монумент Дружбы, мечеть на Тукаева, Сергиевская церковь. Он и раньше обращался к уфимским мотивам, например, написал триптих, посвященный Аксаковским местам, но теперь решил плотно заняться городом, ставшим для него родным. Соблюсти фотографическую достоверность не стремился, хотел передать эмоции. Наталья Александровна вспоминает, как отец брал с собой этюдник и шел на улицу. Его знали все жители Посадской, Московской, Усольской и других улочек, что были по соседству. Обращался Бурзянцев и к другим районам города. Например, в Курганском художественном музее хранится его работа, где изображено строительство кинотеатра «Искра». Из мастерской, находившейся в высотке на Менделеева, 217, он наблюдал за строительством ипподрома «Акбузат». Получилось монументальное полотно. Валентина Сорокина сообщила, что картина находится в Музее Нестерова. Она ни разу не выставлялась из-за размеров. Сейчас музей на реконструкции, и Валентина Мефодьевна надеется, что после ее завершения уфимцы смогут увидеть полотно.
Работоспособности Александра Даниловича мог позавидовать любой. Он без устали ходил на этюды, сутками пропадал в мастерской. А потом случился надлом. Художнику исполнялось 60 лет. В Зилаирском клубе решили организовать выставку работ Бурзянцева. Александр Данилович с готовностью передал больше 30 своих картин, выбирал самые большие, яркие, что называется, монументальные. Директор клуба написал расписку о получении полотен, указал их тогдашнюю примерную стоимость и стал готовиться к выставке. Спустя два месяца, картины так и не вернулись к автору. Директор клуба тянул, говорил, что вернисаж пользуется популярностью, Александр Данилович был в этом плане не слишком требователен: хотят люди смотреть на картины, что ж забирать их что ли… А потом были дни Зилаирского района в Уфе. В здание филармонии привезли ту самую выставку. Долгое время спустя Бурзянцев корил себя, что не пошел тогда и не забрал работы, когда они были в Уфе. Но беда в том, что его в филармонию даже не позвали. Экспозиция вернулась обратно в район, а потом директор клуба позвонил и расстроенным голосом сообщил печальную весть – в здании произошел пожар. Все находившиеся там картины сгорели. Несколько работ каким-то непонятным образом оказались в райвоенкомате, их быстро вывезли из здания, но в Уфу не отправили, сбросили на сеновал, где они потом отсырели. Когда полотна все-таки вернулись к мастеру, то нуждались в реставрации. Неудачи продолжали преследовать художника. В его мастерской по Менделеева, 217, прорвало трубу, залило всю комнату. Эскизы, почти готовые работы, законченные полотна. Все погибло. Александр Данилович отшучивался, балагурил, но все близкие видели, как тяжело ему вновь взяться за кисть. Он начал болеть, стал постоянным посетителем поликлиники №1. В год минимум по одному разу лежал в больнице на Тихорецкой. Там же Бурзянцев познакомился с Мустаем Каримом. Художник и до этого с большим уважением относился к творчеству поэта, а после личного знакомства даже съездил в Кляшево на малую родину Мустая Карима, откуда написал несколько полотен.
Но больше всего Александр Данилович любил рисовать зиму. Он находил особую прелесть, работая с белыми красками, прорисовывая тени и отблески на снегу. У него есть два полотна с одинаковым названием: «Ледоход на Белой». Одна яркая, красочная, а вторая – его последняя картина. Она написана в 1996 году.
- Очень утонченная, изящная работа величайшего колориста, но в ней есть затаенная грусть, - говорит Валентина Сорокина. – Через год его не стало…
«Ледоход на Белой», как и многие другие полотна художника, находится в частной коллекции. Его картины есть в Русском музее, в Третьяковке. Представлены они и в зарубежных галереях. В Уфе в память об Александре Даниловиче названа улица в поселке Нагаево. На доме по улице Менделеева, 7/1 есть мемориальная доска. Правда, и ее родственникам пришлось выбивать с боем, собирать кучу бумаг, упрашивать. В Зилаирском районе только в последние годы обратили внимание на талантливого земляка. Вместо сгоревшего клуба появился новый. Там есть несколько картин Бурзянцева. Репродукции полотен Александра Даниловича опубликованы в учебниках. Они из тех, что запоминаются: ведь художник не только по-особому видел мир, он сделал так, чтобы увидеть Уфу его глазами смог каждый.
Кстати
В октябре в галерее «Мирас» откроется выставка, посвященная 85-летию со дня рождения Александра Бурзянцева. Будут представлены как широко известные полотна, так и ранее не выставлявшиеся. Выставка продлится до конца декабря. Вход - свободный.
Рита ЛЕСНАЯ. |
|
 |
