Наследницы

Не плачь о неземной отчизне
И помни - более того,
Что есть в твоей мгновенной жизни,
Не будет в жизни ничего.
Дмитрий Мережковский

Свадьба  a la russe

Как человек обстоятельный, в свои сорок с небольшим лет Павел Васильевич не мог позволить себе даже выглядеть суетливым, и потому, когда дежурный подал второй звонок, он, не прерывая разговора с компаньоном, стал неспешно расплачиваться с буфетчиком.  Выходя на перрон, услышал третий звонок. Только тогда спохватился, что до вагона-то ещё надо дойти, и прибавил шагу. Поезд тронулся, кондуктор махал ему флажком, призывая поторопиться. Павел Васильевич пробежал с десяток шагов, ухватился за поручни и вспрыгнул на подножку. Но вместо того чтобы войти в вагон, он оглянулся, провожая глазами станционные огни. Полы его шубы, пошитой из шкур, самолично выбранных им на собственной фабрике, развевались в набегавшем воздухе длинными чёрными крыльями.
Всё случилось в одно мгновенье: невероятно страшная сила вдруг сорвала пассажира с подножки и швырнула его на землю. Кондуктор рванул стоп-кран:
В январе 1906 года газеты сообщили о трагической гибели уфимского промышленника и благотворителя Павла Васильевича Вавилова. Лишилась хозяина целая кожевенная империя в Нижегородке. А в его доме на Уфимской улице остались без защитника вдова и шестеро детей. Хотя старшей, Надежде, уже исполнилось восемнадцать, младшей,  Серафиме, было всего пять, и её ещё долго надо было ставить на ноги.
Больше двух десятков лет жили супруги душа в душу. Начиналась их любовь в сугубо коммерческой обстановке: к Кожевниковым в Елабугу приехал с сыном деловой партнёр и давний приятель из Уфы. За разговорами отцы не сразу заметили, что дети приглянулись друг другу. Когда всё же обратили на это внимание, то со сватовством затягивать не стали и быстро ударили по рукам. Но, как это и принято у людей небедных, долго ещё молодой Вавилов писал своей суженой письма на Волгу - целую пачку их по сей день хранят правнучки. А в масленицу монашки-золотошвейки из Благовещенского монастыря получили заказ: вышить  золотом свадебный сарафан. Венчание состоялось сразу после пасхальной седмицы (недели). И целый месяц после него, благо из-за половодья образовался перерыв в делах, именитые горожане получили гуляли свадьбу: "Василий Макарович и Ольга Филипповна Вавиловы по случаю бракосочетания своего сына Павла Васильевича и девицы Пелагеи Ивановны Кожевниковой покорнейше просят пожаловать к себе на вечер 10 мая в 7 часов".
Об этом дне некоторые уфимцы вспоминали и в середине следующего века: жених и невеста в костюмах в русском стиле, родные, близкие дa и большинство присутствовавших на свадьбе тоже были в нарядах a la russe. Можно назвать это причудой, блажью, но объяснение "маскараду" было простое. Когда Пелагее не исполнилось и десяти, она вдруг серьёзно заболела. НГастолько ослабла, что ноги не держали её. Положение не менялось на протяжении недель, даже месяцев. Чего только не перепробовала несчастная мать, всё было напрасно. И тогда она дала обет: если дочь умрёт, то хоронить её будут в русском платье. Если выздоровеет, то и под венец она пойдёт только в русском наряде. Кто-то посоветовал отвезти девочку в Москву к старцу. Везти лежачую больную в первопрестольную в те годы было истинным сумасшествием, ведь не было ни железной дороги, ни прямого пароходного сообщения. Только мать могла решиться на такое. Как рассказывала уже своим дочерям сама Пелагея Ивановна, монах лечил её возложением рук. И счастье вернулось: девочка встала на ноги.
Что касается Вавиловых, то они известны в истории Уфы с 1624 года, когда по указу царя Михаила Фёдоровича "пожалован был поместною землёю родоначальник дворян Вавиловых Вавила Фёдоров, получивший впоследствии за свои заслуги прибавку к поместьям" (вполне возможно, что Вавилов прибыл в наш край вместе с основателем города Иваном Нагим). В 1635 году Вавилов уже фигурирует в списке самых первых дворянских уфимских родов. Известно также, что Вавиловы принимали участие в крымских походах в конце семнадцатого века. В течение трёх веков славный род этот знаком был каждому уфимцу: до 1889 года одна из главных улиц города (западная часть нынешней улицы Пушкина) называлась Большой Вавиловской, улица Зенцова в те годы была Вавиловской. Кроме того, именовалась Вавиловской и переправа через реку Белую на дороге, ведущей в сторону Бирска и Казани. Двести с лишним лет хранился в семье рескрипт (утерян уже в 1960-е годы) Императрицы Елизаветы Петровны о разрешении на торговлю за границей на имя Вавиловых.
В девятнадцатом веке Вавиловы числились уже по купеческому сословию. К дому Вавиловых на улице Уфимской - он стоит до сего времени - ещё в конце XIX века  подвели электричество (благо первая городская электростанция была в ста метрах). Вскоре появился и водопровод. Даже телефон был установлен в квартире! И жила в ней большая семья - Павел Васильевич, Пелагея Ивановна, сын Борис, дочери - Надежда, Ольга, Зинаида, Вера и Серафима. Член Городской управы и учётного комитета Городского общественного банка купеческий сын Павел Васильевич Вавилов в списке самых богатых уфимцев 1900 года не фигурирует - он вёл дела совместно с братьями. Хотя, если быть точным, вместо братьев, постоянно проживающих за границей, всем от их имени заправляла супруга одного из них. Это сыграло роковую роль при разделе имущества после гибели Павла Васильевича. Самоуверенная женщина воспользовалась ситуацией: как утверждали очевидцы тех событий, Пелагею Ивановну "обобрали".

Третий элемент

Так в земских учреждениях России именовались учителя, агрономы, статистики и врачи. Как органы местного самоуправления земства были образованы по реформе 1864 года. Два важнейших направления их деятельности - просвещение и здравоохранение. Иногда, правда, из-за отсутствия средств - только на бумаге. "Земская касса была хронически пуста: Врачи не имели ни сколько-нибудь толковых помощников-фельдшеров, ни медикаментов, ни инструментов и, как и большинство земских служащих, по нескольку месяцев не получали содержания", - свидетельствовала работавшая в 1880-е годы в Белебеевском уезде земский врач Анна Ивановна Веретенникова. Но врачей было очень мало, поэтому медицинскую помощь населению оказывали фельдшеры. Были среди них и такие, что вместе с оспой из-за собственного разгильдяйства прививали сифилис. "Невежество фельдшера Баскакова было столь велико, что он преспокойно мог отпустить, например, мышьяк или морфий вместо соды", - писала всё та же А.И.Веретенникова. Именно по этой причине в 1908 году в Уфе земство открыло фельдшерско-акушерскую школу. Для многих молодых барышень, увлекшихся идеями "хождения в народ", толстовством, появилась хорошая сфера для приложения своих сил.
Увлеклась идеями Л.Н.Толстого и Надежда Вавилова. Сильное в этом направлении влияние на неё оказал, как ни странно, отец. Именно он одним из первых ввёл на своих предприятиях восьмичасовой рабочий день, чем вызвал неудовольствие многих. По рекомендациям знакомых сельских учителей он брал к себе в дом способных девочек. Они воспитывались на равных с его собственными дочерями, вместе учились в Мариинской гимназии, посещали музыкальные вечера, участвовали в праздничных развлечениях. А когда дочери Вавилова одна за другой уехали на высшие женские курсы в Петербург, Павел Васильевич учредил стипендию для девушек, пожелавших учиться в высших медицинских учебных учреждениях. Что помешало поехать в Петербург самой Надежде Павловне - может, неожиданно разразившиеся события 1905 года, позже названные первой русской революцией, а может, собственный непростой характер - неизвестно, но лишь открытие фельдшерских курсов заставило её вновь подумать о продолжении учёбы.
После окончания школы молодая Вавилова по собственному желанию (пришлось даже писать прошение на Высочайшее имя) оказалась в губернской глуши, в далёком уезде. Вековые ели, сугробы под крышу, волчий вой по ночам. В день приходило несколько десятков больных. Много она тогда пережила. Но вспоминать об этом не любила. Лишь об одном случае, казавшемся ей забавным, рассказывала Надежда Павловна в старости внучкам. Как всегда изрядно потрудившись за день и готовясь ко сну, вымыла она свои длинные волосы. Только села пить чай - стук в дверь. На пороге незнакомый молодой мужик: "Выручайте, матушка! Жена никак родить не может". Обмотала мокрые волосы полотенцем, сверху - шаль. Села в сани, а ей ружьё суют - волки, мол, шалят. В руки вожжи и: "Ну, пошла!" Вернулась глубокой ночью. Полотенце размотала и только тогда увидела, что на так и не высохших прядях волос гирляндами висят сосульки.
Позже Надежда Павловна работала в стерлитамакской больнице. Зарплату она почти не расходовала по причине минимальных потребностей. Неожиданно скопившиеся деньги решила потратить на поездку за границу, но помешали война и революция. После гражданской вернулась в Уфу, работала в одном из детских домов. Внучатые племянницы вспоминали, что даже в 60-е годы на её имя приходили поздравления от бывших воспитанников. В конце 1920-х Вавилову пригласили в только что созданный трахоматозный институт (ныне институт глазных болезней), где она проработала около четырёх десятилетий - почти до восьмидесяти лет! Габдулла Хабирович Кудояров, в группу которого она попала, сразу же оценил опыт и деловые качества новой операционной сестры. Неоднократно он предлагал ей продолжать учёбу в институте, но своенравная дочь купца уговорам не поддавалась: она уже столкнулась с классовым подходом в медицине и для себя решила, что не будет подниматься по служебной лестнице. Её вполне устраивало то, что в анкетах её медицинская специальность шла по графе: "рабочие". Да и чувствовать себя незаменимой хотя бы и у операционного стола ей нравилось. Более того, работа была её жизнью. Возвращаясь домой, она с порога охлаждала пыл разыгравшихся девчонок: "Я пришла с операции. Чтобы вас, детей, не было слышно!" И никто в доме даже не пытался перечить деспотичной медсестре.
В год смерти Сталина Вавиловой была вручена высшая награда страны - орден Ленина. И хотя сама Надежда Павловна воспринимала это как что-то не вполне серьёзное, она понимала, каких усилий стоило Г.Х.Кудоярову, к тому времени уже возглавившему институт, "пробить" это награждение. Только его безусловный авторитет и личные хождения по многочисленным инстанциям позволили сдвинуть с мёртвой точки дело, изначально обречённое, как казалось, на неудачу.

Социальные антагонизмы

В самом начале разговора хозяйка дома Надежда Георгиевна Андрианова (внучка Серафимы Павловны) предупредила, что газет и журналов не читает, чем немало меня удивила. Но когда она рассказала, какой пропагандистский натиск выдержали они с сёстрами в детстве, причина нелюбви к прессе стала понятна. В родном доме отца витал сладкий дух лихих красноармейских атак: отцовская бабушка, несмотря на своё явно не пролетарское происхождение, в гражданскую войну выбрала сторону красных. Она прочно вошла в революционную колею и до конца жизни яростно обличала свергнутые классы эксплуататоров. Совершенно при том не задумываясь, что и сама вышла далеко не из простого народа. Вместе с сыновьями в июне 1919 года она принимала участие во взятии Уфы чапаевской дивизией. Вся семья была пропитана революционными традициями - в своё время в краеведческом музее был об этом целый стенд. Понятно, что бабушка настороженно отнеслась к женитьбе Георгия на "бывшей". В семье невесты в свою очередь говорили: "Какой ужас! Она выходит замуж за внука партизанки!"
А вот разногласия двух родных сестёр - Серафимы и Надежды - по сути являлись конфликтом двух поколений, ведь Серафима Павловна была моложе сестры на тринадцать лет. Жизнь распорядилась так, что в 1917-м ей самой исполнилось семнадцать. Будоражащая атмосфера великой русской бузы, как это частенько бывало, могла попасть на дрожжи бесшабашной активности и даже бунтарства молодой головы. Но не такой была Серафима, Сара, как называли её домашние: её взгляды навсегда были сформированы той Россией, которая исчезла навсегда, кумиром её с самой молодости был Николай II. И она не изменила своим привязанностям: все отпущенные ей дни её душа поддерживалась воспоминаниями о времени, которое в газетах именовалось "проклятым прошлым". Тихая семейная жизнь, работа счетоводом. Единственным местом, где она безбоязненно могла говорить то, что думает, был дом. Главным и единственным оппонентом была родная сестра: Надежда восхищалась Хрущёвым! "Как может правителем страны быть тот, кто обещает кузькину мать другим, - возмущалась Серафима Павловна. - Это же позор!" Не менее эмоциональная старшая сестра её в ответ кричала: "Вон из моей комнаты! И не смей говорить о нём плохо!" Потом месяц не разговаривали. Разоблачитель культа личности пленял Надежду Павловну своей простотой, не всегда дипломатичный язык Хрущёва казался ей признаком близости к народу. Она с восторгом читала пухлый томик "Лицом к лицу с Америкой" о поездке советского лидера за океан, со временем даже собрала целую библиотечку подобных книг. То ли по инерции, то ли по другой причине попали в это собрание и ранние речи-труды генсека Брежнева.
Бедные внучки, постоянно пребывающие в насквозь политизированной среде, не могли вырваться из неё и уходя в гости в дом бабушки со стороны отца. Дети, бывшие свидетелями ярких политических дебатов (до классовых битв к счастью дело не доходило), уже в раннем детстве навсегда устали от них. И даже когда бабушки мирно щебетали о том, кто за кем замужем, девочек отсылали в другую комнату - тогда им ещё не положено было всего знать, ведь даже упоминание о своих дворянских корнях было опасным. А в 60-е годы кто-то из родственников, устроившись на работу в секретный отдел, на всякий случай предал огню тщательно до того времени сохраняемую родословную Вавиловых. Иногда, правда, детям позволяли рассматривать необычный ежедневник - он вёлся начиная с 1791 года на протяжении целого века: рождения, венчания, похороны. Запись 1887 года: "Родилась моя внучка Надежда Павловна Вавилова". С любопытством девочки читали и письма, отправленные ещё в XIX веке их прабабушке Пелагее Ивановне.
А в конце 50-х появились новые письма, рассказывать посторонним о которых было бы, по крайней мере, глупо: из Югославии подала весточку о себе ещё одна Вавилова - бабушкина сестра Зинаида Луговкина. В открытках - копиях дореволюционных - она поздравляла самых близких из оставшихся на этом свете людей с Рождеством, Пасхой. Присылала невиданную в те годы драгоценность - краску для пасхальных яиц. И только сёстры в строчках, написанных изумительным, полученным ещё в уфимской Мариинке почерком с старорежимными ятями и i-десятеричными, могли почувствовать тоску, которую Зинаида Павловна хотела бы спрятать. Из-за болезни мужа-офицера в самый разгар гражданской войны оказались в Крыму, при отступлении Врангеля были вынуждены бежать. В трюме совершенно не приспособленного к огромной массе народа парохода стояла адская жара, тяжело было даже крепким мужчинам. А у неё на руках двухлетний младенец. До Стамбула он не доехал. А уже в Югославии она потеряла и мужа:

Киностудия на Чернышевского или Сны Веры Павловны

Дом в начале улицы Чернышевского, в котором ныне живёт Надежда Георгиевна, снял в 1918 году муж Ольги Павловны. И так получилось, что на протяжении последующих десятилетий в него переехали почти все Вавиловы. В 1920-е сюда на время разрухи перебрались Пелагея Ивановна и Надежда Павловна (а новая власть сразу же реквизировала их дом на Уфимской, 69). Приняли в гостеприимном доме зятя и Серафиму.
Через много десятилетий оказалась здесь и Вера Павловна, с дореволюционной поры жившая в Петрограде. Когда в 41-м Ленинград оказался в кольце блокады, их с мужем эвакуировали. Но уже в конце 40-х она осталась одна в домике, купленном ими в Старой Уфе - муж умер. А под старость, когда Вера Павловна уже не могла себя обслуживать, её перевезли в дом на Чернышевского, выделив отдельную комнату. Ухаживала за ней Надежда Георгиевна. Как-то раз, зайдя к Вере Павловне, она вдруг услыхала слова хозяйки комнаты: "Что же ты не здороваешься с моими гостями?" И, видя удивление вошедшей, объяснила: "Вот Боренька пришёл меня навестить". В следующий раз Борис Павлович "пришёл" к сестре уже с матерью. Надежда Георгиевна пыталась убедить бабушку, что той всё привиделось. Ответ был столь категорическим и громким, что испугал. И, чтобы избежать подобных последствий, пришлось с бабушкой во всём соглашаться и даже подыгрывать ей. Некоторые из домашних, которых Вера Павловна не пустила в существующий только для неё мир воспоминаний, уже одним своим появлением в комнате могли довести её до исступления. Так в доме на улице, совершенно непостижимым образом получившей при советской власти имя Чернышевского, ещё одна Вера Павловна наяву видела сны о счастье. Но - в отличие от героини "Что делать?" - сны из навсегда улетевшего счастливого прошлого.
К тому времени Надежда Георгиевна, уже закончившая филологический факультет, преподавала французский язык в институте искусств. Но творческая энергия, кипящая в ней, не находила выхода. Её будоражили воспоминания о прежней жизни, о традициях семьи. Чего стоили рассказы бабушек о том, как они, будучи совсем молодыми, собирали средства на благотворительные цели. С деньгами зажиточные люди просто так не расставались, необходимо было найти их пристрастие, слабую сторону. Торговец Соломон Молло, например, если и ставил автограф в подписном листе, то только по просьбе и в присутствии хорошеньких гимназисток (как тут не вспомнить чеховскую "Анну на шее"?). Девушкам приходилось быть и психологами, и артистками-импровизаторами.
А театральные традиции всегда были крепки в семье. Именно на репетиции познакомились родители Надежды Георгиевны. Отец рассказывал, что все мальчишки, занятые в постановке "Песни о купце Калашникове" (в июле 41-го должно было отмечаться столетие со дня смерти М.Ю.Лермонтова), ушли на фронт. Вернулся он один. Отцовский брат Константин Злобин работал в одном из ленинградских театров, снимался в кино. Любили устраивать небольшие спектакли и музыкальные вечера и дома. А однажды Надежда Георгиевна увидела чей-то любительский фильм и удивилась, почему сама до сих пор этим не занялась, ведь азы кинолюбительства она постигала ещё в университете. Решительности ей было не занимать, и она сразу замахнулась на игровой фильм. Знакомые и друзья, которыми всегда был полон гостеприимный дом на Чернышевского, превратились в киноактёров. "Сценарист, режиссёр, оператор - Н.Андрианова" - такие титры могли быть в каждом из трёхсот снятых за десять с лишним лет фильмов. Плёнки проявляла тоже сама.
Денег и помещений никто, ясное дело, не предоставлял. Выкручивались как могли. Снимали чаще всего без репетиций, иногда даже сценарий мог кардинально измениться во время съёмок. В целях экономии дублей не делали - снимали одним большим куском. И преуспели: руководитель киностудии ДК "Авангард" Ю.А.Бельский, узнав о них, пригласил на фестиваль любительских фильмов. Однажды безмонтажной съёмкой заинтересовались даже в ГИТИСе. А творческая группа во главе с Андриановой продолжала делать кино. Как-то в майские праздники решили снять фильм о мафиози. Соответственно теме загримировались. Представьте себе состояние милиционеров, вызванных бдительными гражданами, когда они увидели людей в умопомрачительных шляпах, одежда на которых была раскрашена под "ненашенскую" жизнь. Была там и негритянка, при ближайшем рассмотрении оказавшаяся вполне светлокожей дамой с уфимской пропиской.
Видео в дышащем старинными традициями доме на прижилось, и в начале 1990-х любительская киностудия закрылась. Но родился и до сих пор играет заметную роль в культурной жизни Лермонтовский центр. И сегодня  здесь, на бывшей улице Уфимской, собираются люди - пьют чай, слушают музыку, читают стихи Лермонтова, говорят. И три хранительницы традиций семей Вавиловых и Злобиных, три сестры - Надежда, Людмила и Ольга остаются душой этой дружной компании.

Журнал "Уфа" // Анатолий Черкалихин