Знакомый госпожи Рузвельт

Сан Саныч

Тихие зимние светло-синие вечера в центре Уфы начала 60-х: Их ощущение очень точно передал Борис Домашников в своей картине "Стадион". Каток в парке Якутова с елкой посередине. Снегурки, канадки, фигурные. Шаровары с начесом, шапки с большими помпонами. Писк в одежде - цвет морской волны, все оттенки голубого и зеленого, драповые пальто на вате с цигейковыми воротниками. Рядом, тут же в парке шуршат лыжи. И все это под музыку из репродуктора и рокот стадиона "Труд", где тренировались Кадыров, Шайнуров, Самородов, Плеханов. Сегодня пишут, что мода на коньки, катки и мотогонки по ледяной дорожке возвращается, а молодые москвичи воспринимают посещение катка почти как поход в ночной клуб:
Прежде чем вернуться домой, следовало забежать за хлебом "под гостиницу" ("Башкирию"), затем за маминым пирамидоном и стрептоцидом в аптеку около кинотеатра "Родина" - маленькую, уютную, со звенящими, высокими, золочеными старинными кассовыми аппаратами. До революции аптека принадлежала купцам Прокофьевым. Дедушка с бабушкой так и продолжали говорить: "Зайди к Прокофьевым, возьми горчичники".
Кинотеатр "Родина" был в те времена местом притяжения для детей и молодежи, вроде нынешней "гостинки". Здесь назначали свидания, по выходным народ ходил толпами. А уж если выдавался хороший фильм, к кассам не пробьешься. Тогда мама говорила: "Пойду к Сан Санычу". Кто этот всемогущий, таинственный Сан Саныч, я узнала позже. Когда на экраны вышел фильм "Карнавальная ночь", в редакции газеты, где работала мама, решили устроить коллективный просмотр. Сотрудники редакции заняли в зале - то ли в синем, то ли в красном - два ряда, но одно место, недалеко от наших, пустовало до последнего звонка. Когда начал гаснуть свет, прибежал, запыхавшись, уже не очень молодой человек в очках и занял это кресло. Я успела разглядеть симпатичное, добродушное лицо. Мама шепотом с ним поздоровалась: "Салям, Сан Саныч". Это был сам директор "Родины", по моим детским представлениям, самый главный человек в Уфе. От него зависело - будет кино или нет.
На самом деле его имя было Габдрахман Хакимуллович Фаттахутдинов. В раннем детстве, после смерти родителей, он с бабушкой приехал в Уфу, где его почему-то стали называть Сашкой. Городская жизнь пришлась ему по душе. Где-то в Челябинской области остались его братья и сестры, которые продолжали бедствовать, а он учился в школе и подрабатывал расклейкой афиш, раскрашиванием щитов с названиями фильмов. Потом работал помощником киномеханика и киномехаником. В 25 лет из Сашки он превратился в Сан Саныча, директора кинотеатра "Октябрь" на улице Ленина. Со временем и кинотеатр, и остатки усадьбы Нестеровых поглотило здание гостиницы "Агидель".
В 1943-м Сан Саныча назначили начальником управления кинофикации Южного берега Крыма. "Заодно подлечишься", - сказали ему. У Сан Саныча начинался туберкулез. С женой Марьям и сыном Спартаком, родившимся в 1931-м, он очутился в Ялте и начал со свойственной ему добросовестностью восстанавливать киносеть. Через два года его усилиями в Ялте открылся большой кинотеатр, Сан Саныч назвал его именем сына - "Спартак". "Спартак" распахнул свои двери незадолго до Крымской конференции 1945 года. Сталина, Черчилля и Рузвельта ему не удалось увидеть. А вот госпожа Элеонора Рузвельт сама пожаловала к нему, захотелось ей, видите ли, пока муж толкует с главами двух других держав о принципах послевоенной политики, посмотреть советский фильм. К сожалению, нужной пленки не оказалось, зато они перекинулись с госпожой Рузвельт парой слов. С тех пор в семье иногда, к слову, вспоминали о том, что Сан Саныч был знаком с женой 32-го американского президента. И очень долго дома хранилась коробка из-под конфет, которые подарила на прощание важная особа.
После возвращения в Уфу Сан Санычу поручили возглавить строительство нового кинотеатра. В 1954-м, когда "Родина" открылась, он стал ее первым директором и работал на этой должности до 1974 года, до ухода на пенсию. Кинотеатр получился настолько красивым и современным, что школьников водили туда на экскурсии, как в музей. Меня, первоклашку, помню, поразили зеркала в мраморных багетах и почему-то синий и красный бархат, которым были задрапированы зрительные залы. Потом мы часто с подружками бегали в кино, старались попасть задолго до сеанса, чтобы посмотреть выступление оркестра, в котором играли моя двоюродная сестра Фильзя Каримова (она была на двадцать лет старше меня) и ее муж Фридрих Кирш, считающийся теперь отцом уфимского джаза. Дядя Федя, как мы его привыкли называть, играл на трубе. Фильзя на обычной флейте, на флейте-пикколо и саксофоне. Думаю, это был хороший джаз. В фойе то тут, то там мелькала фигура Сан Саныча, вид у него всегда был озабоченный.

Кимберлитовая трубка

Старший сын Сан Саныча, Спартак, в честь которого был назван ялтинский кинотеатр, с детства мечтал о профессии геолога. Отец в шутку часто повторял: "Человеку, если родители зачали его в Миассе, уже на роду написано стать геологом или старателем". Там был найден самый крупный самородок - "Большой Треугольник", хранящийся в Алмазном Фонде России. Уральский Клондайк. Вспоминают, все огороды раньше выходили к речке Миасске, где золото мыли все, кому не лень.
1931-й - голодное время. Когда он родился, друзья Сан Саныча пошли вроде как бы погулять, по дороге намыли где-то золота, сдали в торгсин и обменяли на приданое новорожденному. Такое вот золотоносное место. Рядом Ильменский заповедник. Самое чистое после Байкала озеро Тургаяк, со своими легендами о любви. В 50 километрах от него озеро Аргази. И у него тоже своя легенда - о чудовище, родственнике Несси.
Наслушался мальчик и сказок, и реальных историй, граничивших с вымыслом. Например, такую. Однажды до войны на крутом берегу уральской горной реки, в скале, геологи обнаружили чудесный лоток, доверху наполненный сверкающими алмазами. Казалось, кто-то специально выдолбил ямку, чтобы утаить сокровища от посторонних глаз. С точки зрения теории вероятности, вещь невероятная. Но на самом деле лоток оказался природным - алмазы же заносило в него течением из кимберлитовой трубки. Природа намного сложнее, чем можно ее представить.
Вот такие мысли бродили в голове старшеклассника 11-й школы Спартака Фаттахутдинова. Поступил он на геофак МГУ. Как-то пришел сдавать экзамены в Палеонтологический музей Академии наук и увидел там "морского волка" - человека в тельняшке, выпускающего стенгазету со странным заголовком "Красный диплодок". Диплодок - разновидность динозавра. Это был один из лучших знатоков древних животных - писатель-фантаст Иван Ефремов. Наш студент только-только взахлеб прочел "На краю Ойкумены", и эта встреча потрясла его, запомнилась на всю жизнь...
К нему относились по-разному. Фаттахутдинов-администратор, чиновник (долгие годы он работал ученым секретарем президиума Башкирского филиала АН СССР, позже Башкирского научного центра) и Фаттахутдинов-ученый - это были, по мнению многих, два разных человека. На мой взгляд, а я с ним проработала рядом в БНЦ лет шесть, он был большим ребенком, увлеченным и любознательным, и сам отчаянно хотел, чтобы ученый победил в нем чиновника.
В свое время он возглавлял группу, пытающуюся объяснить причину термальных явлений на Янган-Тау. Таких экспедиций было много, и каждая выдвигала свою версию. Сколько ученых - столько гипотез.
Не берусь судить о том, каким он был ученым секретарем. Недовольных им было предостаточно. Очень трудно работать в творческих коллективах - будь то научный центр или театр, где порой чересчур много неудовлетворенных амбиций. Для этой должности он, наверное, был слишком эмоциональным. Часто приходилось сожалеть о том, что такая незаурядная творческая личность потихоньку сжигает себя в кресле ученого секретаря, устраивая и улаживая чужие судьбы. И кандидатскую он защитил поздновато, и главным делом своей жизни - геоканцерологией занимался урывками.

Игра в морской бой

Большинство ученых, изучавших влияние отдельных элементов окружающей среды на онкозаболеваемость, не могли дать, по его мнению, полного объяснения, почему так неравномерно по странам и регионам распределяются заболевания, почему в пределах одного и того же района встречаются разные виды опухолей? Вот и решил он причину искать глубже в прямом смысле слова, то есть в геологическом строении территории. Еще в начале 60-х его благословил академик Александр Яншин: "Геологическое строение республики весьма разнообразно, поэтому интересно было бы сопоставить данные геологии и заболеваемости". Еще одним толчком послужила статья венгерских ученых - Барани и Галаша.
Он говорил, что эта работа похожа на игру в морской бой: бесконечные подсчеты, крестики и нолики. Так он составлял первую (быть может, в мире) онкогеологическую карту. Когда начал выявлять зависимость заболевания от той или другой формации, оказалось, что существует заметная связь. Получалось, что там, где определенные формации выходят на поверхность, люди болеют чаще. В то же время существуют и другие, благоприятные для человеческой жизни выходы пород. У Фаттахутдинова карта формаций совпадала с построенной им онкогеологической картой. Чтобы проверить себя, он повторил материал по данным семилетних наблюдений. Снова совпало. Медики настояли на проверке на более длительном промежутке времени. Фаттахутдинов перелопатил материал за 19 лет, и снова совпало. Причем он специально взял только 54 сельских района, чтобы снять по возможности техногенный фактор.
Маленькую брошюру, написанную по результатам этих исследований, он послал своему другу Престону Клауду. Когда в 1971 году Клауд появился в Уфе, его пребывание прошло практически незамеченным. Хотя приезды американских ученых в наш регион раньше были большой редкостью. Первым после 1938 года на Урале побывал знаменитый вулканолог Джон Локвуд, у которого по сей день обсерватория на Гавайях. Его гидом был Фаттахутдинов. Престона Клауда в обком КПСС не пригласили, зато хорошо полечили зуб в совминовской поликлинике. Клауд вообще не бросался в глаза, вылитый азиат. Никто и не мог подумать, что это советник Никсона по вопросам геологии, руководитель геологической части космической программы "Аполлон-Союз", знаменитый исследователь ранней истории земли, почетный член многих академий. Захотелось ему взглянуть на Урал, на свои любимые докембрийские отложения. Сопровождал американского ученого все тот же Фаттахутдинов.
Тезисы из Уфы Клауд получил перед самой своей кончиной и успел написать в Уфу: "Мы подобные вещи отмечали между 50-ми и 60-ми годами в Америке, когда геологическую съемку проводили геологи с медиками из национального института здравоохранения. Они тогда обнаружили, что заболеваемость раком повышена на площадях распространения черных сланцев и на определенных границах, а также в городах. Но эти материалы не были опубликованы".
В науке ведь как считается: нет книги, нет монографии - значит нет результата. Спартак Габдрахманович не успел написать монографию. В тот день, когда он умер в возрасте 63 лет, на ученом совете Института геологии рассматривался его отчет по геоканцерологии. Работу коллеги одобрили. Остается полагаться на чувство справедливости и благородство других исследователей этой научной проблемы, которые не забудут написать в своих диссертациях о том, что геоканцерология зародилась в Уфе благодаря Фаттахутдинову.
Недавно дочь Спартака Габдрахмановича, Майя, получила письмо от Джона Локвуда со словами: "Помню и люблю вашего отца".

Мир Майи

В начале прошлого века недалеко от Уфы, в Благовещенске, появился ссыльный поляк Николай Оттонович Гладкий. Молодой, вальяжный пан приглянулся купеческой дочери Александре Семеновне Гришановой, и они поженились. В 1907 году у них родился сын Константин, который явился на свет с уже "подправленной" фамилией Гладков. Константин Гладков успел поучиться в Уфимском реальном училище, в советское время окончил лесной техникум, а в 1938-м - заочное отделение Ленинградской лесотехнической академии. В 1943-м его назначили заместителем наркома лесной промышленности республики, позже Константин Николаевич трудился в обкоме КПСС, затем в "Башлесе". Если Сан Саныч восстанавливал в Крыму кинофикацию, то Гладков в 1946-м был послан в Кенигсберг (нынешний Калининград) поднимать из руин целлюлозно-бумажную промышленность. Жена, Мария Андреевна Митрофанова, была родом из Белебеевского района, единственная из 14 детей большой крестьянской семьи получила высшее образование, стала учительницей. Их дочь Лия окончила 3-ю школу, затем химфак Ленинградского университета. Со Спартаком Фаттахутдиновым они были знакомы и раньше, ходили по одним и тем же улицам, а в детстве в одну группу детсада. Сохранилась фотография: стайка смешных малышей под огромным портретом Сталина. Поженились, когда оба работали в Башкирском филиале Академии наук: он в Институте геологии, она в Институте химии. У Лии Гладковой была радужная перспектива. Начинала младшим научным сотрудником, некоторое время спустя стала ученым секретарем. Вела исследования. Казалось, все предвещало успешную карьеру. Потом все рухнуло. В 1972-м сорокалетняя Лия Константиновна получила профинвалидность - надышалась в лаборатории вредными веществами.
Майю Фаттахутдинову в Уфе знают как заведующую музыкальной частью театра кукол. Но немногим известно, что она по сути единственный в России специалист-теоретик по музыке театра кукол, что ее музыка к спектаклям получила высокую оценку самого Исаака Шварца. Майя трижды гостила у Шварца в поселке Сиверский под Петербургом.
Спектаклей с ее музыкой уже восемнадцать. Среди них "Волшебное кольцо", получившее призы нескольких фестивалей ("Колонсак" в 1996 году в Уфе, "Муравейник" в 1997-м в Иваново и фестивалей в Колумбии). Ко многим постановкам, и со своей музыкой, и музыкой других авторов, она написала тексты песен. По заказу городского управления культуры готовила сценарии и тексты песен для многих праздников, прежде всего новогодних.
Родители вложили в Майю все, что могли. Сначала учеба в лучших школах - средней №3 и 1-й музыкальной. После девятого класса - средне-специальная музыкальная школа. Майя училась на третьем курсе музыковедческого факультета Института искусств, когда ее курсовая "Слово и музыка в вокальных произведениях Бриттена", где пересеклись музыка, литература и английский язык, заняла третье место во всесоюзном конкурсе студенческих работ. Ее дипломную - "Проблемы ладовой организации в народных песнях Британских островов" - кто-то из московских музыковедов порекомендовал как возможное учебное пособие.
Потом потянуло в театр, особенно в кукольный, который в ту пору был на взлете благодаря Владимиру Штейну. Когда она пришла в театр, Штейн уже
уехал в Москву. Майе пришлось три года проработать звукооператором. Почувствовав, что хочется большего, поступила в аспирантуру Московского ВНИИ искусствознания. Тему предполагаемой диссертации - "Музыка в театре кукол" - вначале воспринимали настороженно, однако в конце концов утвердили, чему в немалой степени способствовала научный руководитель Марина Дмитриевна Сабинина, блестящий музыковед, друг Прокофьева и Шостаковича. В 80-х годах Сабинина написала книгу о музыке в драматическом театре, которую запретили публиковать из-за отъезда за границу Юрия Любимова (спектаклям на Таганке была посвящена часть этого исследования). Книга вышла в 2003 году уже после кончины Марины Дмитриевны.
В 1989-м сбылась давняя Майина мечта, она начала работать у Штейна в Московском театре детской книги "Волшебная лампа", созданном этим выдающимся кукольником и его женой, художником Мариной Грибановой. Лет семь театр, не имея собственного помещения, кочевал по Москве, по разным клубам и домам культуры, и работа в нем была сопряжена с огромными затратами времени и сил. Тем не менее аспирантуру она окончила с отличием, но до защиты диссертации дело так и не дошло. Зато она прошла школу Штейна.
"Волшебная лампа" познакомила ее с интереснейшими людьми, среди них были поэт, драматург и переводчик Генрих Сапгир, драматург, киносценарист и руководитель Тбилисского театра марионеток Резо Габриадзе, известный автор и исполнитель песен Сергей Никитин.

Переводчица Патриции Томпсон

Именно Сапгир, несколько лет назад прочитавший Майину первую книгу "Вариации на две темы" (туда вошли и собственные стихи, и переводы), советовал ей ни в коем случае не бросать переводы, а работать постоянно. Потом Майя выпустила вторую книжку "Англо-русские гримасы".
С благодарностью Майя вспоминает учительницу английского из 3-й школы Ирину Вениаминовну Бронштейн. Переводами занималась эпизодически, от случая к случаю. Иногда появлялась возможность устной практики. Пару раз ездила с отцом и группой ученых на международные научные конференции. Переводчицей проработала в 1992-м на Международном фестивале театров кукол, который проводила "Волшебная лампа".
В 1982-м ее переводы показали Вильгельму Левику, одному из крупнейших отечественных мастеров поэтического перевода. Левик удивился, что у такой талантливой девушки из Уфы нет филологического образования и она переводит ради собственного удовольствия! При встрече расспрашивал, нет ли у нее возможности перебраться в Москву и заниматься в его семинаре в Литературном институте. Кто знает, как бы повернулась Майина жизнь. Увы, через полтора месяца после знакомства Левика не стало.
Наконец в прошлом году состоялись две встречи, имеющие самое непосредственное отношение к ее переводческим опытам. Редакция уфимского журнала попросила ее перевести два очерка американского профессора Патриции Томпсон - вернее, Елены Владимировны Маяковской, дочери поэта, которая, как известно, приезжала в 2002 году в Давлеканово, на родину своей матери. "Задача оказалась непростой, мне пришлось обращаться по электронной почте к самой Елене Владимировне, уточнять детали, - рассказывает Майя. - Ей, видимо, понравилась моя дотошность, она захотела со мной познакомиться, и летом 2003 года я ездила по ее приглашению в Москву, где в Институте мировой литературы проходила конференция, посвященная 110-летию Маяковского. Неделю я провела рядом с Еленой Владимировной. Меня поразила не-обыкновенная энергия этой 76-летней женщины и бесконечная преданность памяти своего отца, которого она фактически не знала".
Тем же летом Майя познакомилась с московской переводчицей Ниной Михайловной Демуровой - той самой, которая перевела на русский "Алису в стране чудес" Л.Кэрролла. Демурова высоко оценила Майины переводы.
Быть может, кто-то, прочитав все это о Майе, проворчит, что не следовало бы разбрасываться своими способностями, а стоило бы сосредоточиться на чем-то одном и совершенствоваться, добиваться успехов и какой-то высокой должности. Но ей всегда нравилось разнообразить свои занятия. Именно это разнообразие открывало чудо возможности знакомства и встреч с интересными людьми, общение и дружбу с которыми Майя ценит больше всего на свете и считает одним из главных своих достижений. Дед и отец ее бы поняли.

P.S. Габдрахман Хакимуллович Фаттахутдинов  - заслуженный работник культуры БАССР и РСФСР, Спартак Габдрахманович - заслуженный деятель наук БАССР и Майя Спартаковна - заслуженный деятель искусств РБ.

Журнал "Уфа" // Рашида КРАСНОВА