ГЛАВНАЯ
О ЖУРНАЛЕ
АРХИВ НОМЕРОВ
РЕКЛАМА В ЖУРНАЛЕ
КОНТАКТНАЯ ИНФОРМАЦИЯ
ГОСТЕВАЯ КНИГА

СОБЫТИЕ МЕСЯЦА

Проводы и назначение

На 44-й сессии городского Совета депутаты единогласно проголосовали за исполняю...


Уфимская визитка
4 января на Молодежном первенстве мира по хоккею с шайбой в канадском Калгари прой...

Ледяной презент
25 декабря уфимцы получили новогодний подарок - на площади Ленина открылся бесплат...

Премия от Хамитова
С 12 января по 4 февраля стартует региональный этап Всероссийской олимпиады школьн...

Рождество для детворы
Православный мир 7 января отмечает праздник Рождества Христова. В храмах республи...

Пакуем чемоданы
В Уфе прошел первый Всероссийский форум по вопросам социального туризма.
С нач...


10 самых быстрых
Правительство Российской Федерации проводит конкурс «Регионы - устойчивое разви...

Подарки от любимой газеты
В Уфимском почтамте прошло награждение победителей регионального этапа Всеросси...

Карта доступности

В Уфе создан сайт invalid.ufacity.info, посвященный проблемам инвалидов. Разрабатывается...


Впусти в сердце сказку!

В новогодние праздники уфимские театры приготовили множество сюрпризов для са...


В «кабинете» от «Мархамат»
В уфимском Центре развития для детей с ограниченными возможностями здоровья зара...

Спидвей на льду
Завершился полуфинал 52-го личного чемпионата России по мотогонкам на льду. Один и...

Выставка находок
В Национальном музее выставлена уникальная коллекция оружия, которое было в разн...

Ретрокалейдоскоп
90. В январе 1922 года в Уфе открылся Башкирский музыкальный техникум.
80. В январе 1932...





     №01 (122)
     январь 2012 г.




РУБРИКАТОР ПО АРХИВУ:

Нам 20

Дневник мэра

НАШ НА ВСЕ 100

ЛЕГЕНДЫ УФЫ

СОБЫТИЕ МЕСЯЦА

СТОЛИЧНЫЙ ПАРЛАМЕНТ

КРУГЛЫЙ СТОЛ

АВГУСТОВСКИЙ ПЕДСОВЕТ

РЕПОРТАЖ В НОМЕР

КУЛЬТПОХОД

ЭКОНОМКЛАСС

НЕЖНЫЙ ВОЗРАСТ

КАБИНЕТ

ARTEFAKTUS

ДВЕ ПОЛОВИНКИ

ЧЕРНЫЙ ЯЩИК

МЕСТО ПОД СОЛНЦЕМ

УФИМСКИЙ ХАРАКТЕР

РОДОСЛОВНАЯ УФЫ

СВЕЖО ПРЕДАНИЕ

ВРЕМЯ ЛИДЕРА

БОЛЕВАЯ ТОЧКА

ЭТНОПОИСК

ГОРОДСКОЕ ХОЗЯЙСТВО

ПО РОДНОЙ СЛОБОДЕ

ДЕЛОВОЙ РАЗГОВОР

К барьеру!

НЕКОПЕЕЧНОЕ ДЕЛО

Наша акция

Благое дело

ТЕНДЕНЦИИ

ЗА И ПРОТИВ

Облик города

СЧАСТЛИВЫЙ БИЛЕТ

СРЕДА ОБИТАНИЯ

ДАТЫ

МЕДСОВЕТ

ИННОВАЦИИ

ШКОЛОПИСАНИЕ

ВЕРНИСАЖ

ЧИН ПО ЧИНУ

Коренные уфимцы

ГЛАС НАРОДА

Семейный альбом

ЗА ЧАШКОЙ ЧАЯ

75-летие победы

Дети войны

ЕСТЬ МНЕНИЕ

СДЕЛАНО В УФЕ

Городские проекты

Человек и его дело

Архив журнала

Учитель года-2022

Слово мэра

450-летие Уфы

Прогулки с депутатом

То время

Мотиватор








РУБРИКА "ЗА ЧАШКОЙ ЧАЯ"

Пронзительное эхо праведника


-Ильгиз Мустафович, вас в республике знают не только как переводчика прозы вашего отца, Мустая Карима. Наверное, интересна и ваша собственная литературная стезя - как вы на нее вышли?
В незабвенные годы я учился в 39-й школе у легендарного педагога Германа Константиновича Миняева, который преподавал язык и литературу. Под его руководством в 1958-м и 1959-м годах мы выпустили два номера альманаха «Уфимская весна». Ученики сами писали, сами оформляли, сами набирали в типографии. Там были напечатаны мои переводы с башкирского - рассказов Сагита Агиша и Хасана Мухтара и с английского - «Новогодней песни» Альфреда Теннисона. Так начала прочерчиваться «стезя». И, конечно, пример отца, занимающегося литературным трудом. Герман Константинович говорил: «Каримов и Торговицкая уже знают свою будущую профессию, потому и другие предметы запустили». Так что «стезя» была ясной. Институт, филологическое образование.
- Башкирский государственный университет?
- Да, но не сразу. В то время (при Хрущёве, в конце 50-х годов) существовало такое положение: выпускник школы, если он хотел получить льготы при поступлении в вуз, должен был два года поработать, так сказать, узнать жизнь. Кто-то пошёл на завод, кто-то библиотеку, кто-то даже в пожарные. А я всегда мечтал о море и мечтал увидеть Дальний Восток. Я знал, что из-за близорукости моряком мне не стать. А вот Дальний Восток увидеть можно.
И летом 1959 года я был на Амуре. И даже поступил матросом на пароход. Для этого, чтобы обмануть медкомиссию, пришлось выучить наизусть таблицу, по которой проверяют зрение. Навигация закончилась, и я проработал зиму в Оборском леспромхозе, в 100 километрах от Хабаровска. В нашем посёлке в основном жили сосланные бандеровцы. Люди, которые считались, да и были нашими врагами. И нужно было работать рядом, близко узнать их, чтобы задуматься о каких-то вещах, о которых ещё не задумывался.
А весной отправился на другой конец Советского Союза, в Ригу, где устроился на баркентину «Капелла» - учебное судно Рижского мореходного училища. Очень хотел «ходить под парусами». Но и там закончилась навигация, и я снова - на Дальний Восток. В Петропавловске-на-Камчатке поступил на работу в «Тралфлот» и пять месяцев ловил камбалу возле Аляски. И летом 1961 года вернулся в Уфу.
- И на этом закончилась ваша морская карьера?
- Да, но отпустили меня не сразу. Пришёл в отдел кадров, а меня не увольняют. Июнь, самая путина, план горит! (Хотя где и у кого он не горел?). Пошёл тогда к начальнику отдела кадров Александрову. Тот отшвырнул бумагу: «И не думайте!». Потом пригляделся: «Да вы ещё и выпили!». Действительно, выпил стопочку, отмечали возвращение в порт. Я говорю: «А ребята сказали, что Александров зверь, не отпустит, я и выпил для храбрости». Тот помолчал, усмехнулся и говорит: «Давай мы тебя в Рыбный институт пошлём! Вернёшься на хорошую должность!». Оказалось, никакой он не зверь. Трудовую книжку мне выдали с записью: «Уволен в связи с уходом на учёбу». Великое дело «учёба», даже «плану» пришлось подвинуться. Вот на этом моя морская карьера и закончилась.
- И рыбная отрасль потеряла ценного работника. А во что выплеснулись ваши путешествия?
- В три очерка. «Амур» нигде напечатан не был, «Леспромхоз» опубликован в «Ленинце», «Камчатка» вышла в «Костре», был такой всесоюзный подростковый журнал.
Первый свой материал я опубликовал в «Ленинце» ещё школьником в марте 1959 года. Назывался он «Ещё раз о дряни», и в нём я разоблачал изготовителей бумажных цветов, аляповатых гляняных кошек-копилок, нелепых ковриков с лебедями и прочей безвкусицы, травмирующей эстетические вкусы советских людей.
Но одно дело - принести случайную статейку, и другое - войти в коллектив интересных, талантливых и очень еще молодых людей. Тогда работали Ремель Дашкин, Давид Гальперин, Марсель Гафуров, Эдвин Нуриджанов, Лиля Перцева, Ирина Диденко, Венера Карамышева, Володя Фридман, Роман Назиров, Газим Шафиков, позже - Шамиль Хазиахметов, Миша Чванов.
После третьего курса я перевелся в Московский государственный университет, на факультет журналистики, снова на третий курс И через год меня исключили…
- За что?
- За глупость. Вернее, необычайную глупость! Теперь-то, наверное, можно простить - все же 47 лет прошло. Хотя, кажется, статья «глупость» срока давности не имеет.
Хотел сдать вступительный экзамен за одного уфимского парня. Он сдавал вступительные экзамены на наш факультет. Завтра экзамен по истории, и он боялся завалить его. Я знал, что наши отцы в юности учились вместе на рабфаке. Выходит, и Эрик, этот парень, вроде бы свой. Надо помочь! Переклеили фотографию на экзаменационном билете, и я отправился на экзамен. И там, конечно, нарвался не на кого-нибудь, а на куратора нашей группы Руфину Анатольевну Иванову.
В общем, меня отчислили; правда, на прощанье сказали: «Езжай домой, работай, если хорошо поработаешь, на будущий год восстановим!». Я и поехал.
- И как же вы явились домой с такой вестью?
Приехал. Позвонил. Отец открывает дверь. И сразу на лице испуг: «Заболел?». Дело в том, что на втором курсе я болел туберкулёзом. Но организм молодой, за полгода я выздоровел. Отец сам чуть не умер от туберкулёза лёгких. Им он заболел после тяжелого осколочного ранения на фронте. О том осколке у него даже стихи есть: «Три дня подряд». Узнав, что меня «лишь отчислили», он облегчённо вздохнул. Потом я слышал, как он сказал маме: «Ладно, это ведь он за другого сдавал, а не другой за него».
- Но год, выходит, пропал?
- Вовсе нет. Встречаю приятеля, Иосифа Рябого, секретаря многотиражки «Водник Башкирии». Он в большом унынии. Оказывается, Эдика Година (помните, был такой хороший поэт и крепкий выпивоха?), который тоже работал в «Воднике» литсотрудником, уволили. Дело было так. Шёл Эдуард в порт собрать материал в номер. А навстречу ему Фёдор Андреевич Кибальник, начальник Бельского пароходства. Эдик был в «нетрезвом виде», ему бы юркнуть в сторонку, а он радостно: «Фёдор Андреевич, посмотрите, что я достал!» - и показывает томик Бориса Пастернака. Покрутил в руках книжку Фёдор Андреевич и вернул молча. Когда Годин вернулся из порта, уже был готов приказ об увольнении. Сам по себе «нетрезвый вид» начальство и стерпело бы, но уж не в сочетании с Пастернаком! Шёл 1965-й год, и лауреат Нобелевской премии ещё не был реабилитирован.
Выпускали «Водника» трое. Редактор (общее политическое управление), секретарь (техническая сторона дела), а мою должность так и называли - литраб (литературный работник).
Школа оказалась хорошая, я узнал, каково это, писать всю газету, хоть и многотиражку, по сути одному. Так что к опыту работы в республиканском молодёжном издании прибавился опыт многотиражки.
В начале лета меня восстановили в МГУ, а Година - в «Воднике».
- Всё же интересно это: за чтение стихов выгонять с работы!
- Я закончил факультет журналистики, стал работать в еженедельнике «Литературная Россия», в отделе национальных литератур (не путать с «Литературной газетой», там завотделом национальных литератур был тогда свой башкир - Ахияр Хакимов).
С работой в «ЛитРоссии» у меня связано много приятных воспоминаний и встреч с интересными людьми. И, главное, была там прекрасная товарищеская атмосфера.
- Да и влияние печатного слова тогда было велико?
Безусловно. И в хорошем, и в плохом. Порою это даже приобретало комический оттенок.
Вот один случай. Был я знаком с Геннадием Айги. Сегодня он - классик чувашской литературы, но тогда была ещё только середина 70-х. Но, кроме стихов на чувашском, он писал на русском. Это была уже совсем другая поэзия. Вот эта сторона его творчества и дала ему мировую славу. Жил он в Москве, семья большая, маленьких детей куча, они снимали на лето дом в деревне, выращивали картошку, тем и зиму кормились. Чувашские стихи изредка ещё печатали, но русские - ни строчки. За границей же их переводили, даже порой издавали. Беда с Айги случилась потому, что когда он ещё учился в Литературном институте, его русские стихи попали в руки великому турецкому поэту-коммунисту Назыму Хикмету, и тот, выступая перед студентами, похвалил стихи Гены, сказал, что они вырываются из прежних, уже изживших себя поэтических форм. Этого властям было достаточно. С Назымом Хикметом не поспоришь, но Айги-то свой, Айги-то здесь, вот ему и перекрыли все дороги на много лет.
Как-то пришёл Айги и сказал: «Меня надо спасать!». Оказывается, в Чебоксарах уже готова была к печати книга стихов, но там как-то узнали, что у него за границей вышел ещё один сборник. Чувашскую книгу из плана выкинули, а самого Гену на всех собраниях клеймят позором. Мы с Геной подумали и написали всего три строчки. И в следующем номере «ЛитРоссии» под рубрикой «Издано за рубежом» стояло: «Во Франции в издательстве «Галлимар» вышла книга стихов чувашского поэта Геннадия Айги «Степень: остоики». И всё!
Вскоре друзья сообщили Айги, что эти три газетные строчки взорвались в Чебоксарах, как бомба! Как же так? Айги книгу на Западе издал, ему бы сухари сушить, а про него в столичной газете пишут! И так, словно ничего не случилось. Может, у Москвы новая политика в отношении Айги? Проработки тут же кончились, и, главное, книгу вернули в план издательства.
Тогда и три строчки могли поднять бурю хотя бы местного значения или унять бурю. Журналист чувствовал себя значимым лицом.
Однако свои русские стихи напечатать Айги смог только с началом перестройки. К великому сожалению, шесть лет назад он умер.
Да, интереснейшие были люди! С Айги меня познакомила Берта Александровна Невская, сама человек незаурядный.
Было ей тогда очень близко к 90. Берта Александровна в английских, французских, немецких газетах (все эти языки она знала прекрасно) выискивала что-нибудь о литературах нашего Севера, переписывала дрожащим почерком (ксероксов не было) и несла к нам в редакцию. Ещё в революцию 1905 года она вступила в партию эсеров-максималистов, за что сидела в лагерях на далёком Севере при царе Николае, при Ленине и при Сталине. Полюбила тамошние народы самой горячей любовью, а потому - и их писателей. Теперь, вернувшись в Москву, она считала себя кем-то вроде их постоянного и полномочного представителя. Скажем, приехал в Москву ненецкий или юкагирский писатель - где его искать? В Союзе писателей он был, в гостинице его нет. Звоним Берте Александровне. Да здесь он, у неё! Приехал Вася, гульнул хорошо и теперь отсыпается на диване.
Умерла Берта Александровна в 97 лет. Панихида была на Донском кладбище. Мне рассказали, что перед смертью она всё старалась подняться с подушки, ее укладывали обратно: «Лежи, лежи…». Она отвечала: «Как лежать, ведь караул не ждёт…». Думали, что она бредит прошлым, лагерями… Но что-то в этих словах было знакомое. Дома я взял том Шекспира, «Гамлет», последняя сцена. Там умирающий Гамлет говорит: «Смерть - это караул, который не ждёт». Высокая душа Берты Александровны и бредила-то перед смертью строками Шекспира.
- «Литературную Россию» тогда обвиняли, что она несколько провинциальна.
- Не без этого. Однако редакционная жизнь кипела, шли литературные войны, в бой нередко бросалась и «тишайшая провинциалка», хотя, к сожалению, не всегда на нужной стороне.
Помню один случай. «Советская Россия», орган российского правительства, напечатала резкий материал против «Нового мира» Твардовского, как обычно, от имени рабочего класса. Твардовский ответил. Теперь, решили наверху, вступить в бой должно литературное издание. Пришлось выступить нам, хотя симпатии наши были на стороне «Нового мира». В те дни открылась выставка народных мастеров Дагестана: кинжалы, ковры, кумганы и т.д. Пришёл я, а там с группой дагестанцев стоит Расул Гамзатов. «Вот, - показывает на меня, - Ильгиз Каримов, из газеты, которая напечатала статью против Твардовского». Мне стало обидно: «А вот, - говорю, Расул Гамзатов, - член редколлегии газеты, которая опубликовала эту статью». «Ладно, ничья!» - буркнул Расул Гамзатович.
- А как вам теперешняя «Литературная Россия»?
- Ну, теперь это совсем другое издание! В прежнем ежедневнике вместе с корректорами работало человек 40, если не больше. Теперь её выпускают, наверное, человек 7-8.
Прежняя имела отдел национальных литератур, несколько полос в каждом номере. Мы были степенны и полны добрых намерений. Теперешние - молоды и хулиганисты, драки не боятся. Воюют с властями и коллегами. Например, рецензия может начинаться так: «Мы и прежде хорошо знали, что Г. поэт неважный, но теперь, когда он перевел антологию поэтов Башкортостана, убедились, что и переводчик он никудышный» и т.д. Вот уж где мечи сверкают! Однако в редколлегии нет ни одного представителя от национальных литератур. О чём уж говорить, если такового нет и в Совете по культуре при Президенте Российской Федерации, и в Общественной палате, а в других организациях высокого уровня если и есть, то один или два. Сегодня, кажется, вся культура - это шоу-бизнес и высокая мода. Так что сегодня в «ЛитРоссии» нашу республику представляет наш земляк Ильдар Сафуанов, который пишет о национальном театре.
Впрочем, и в советское время были свои сложности. Вот такой случай. Шло расширенное заседание редколлегии; некоторые ее члены приехали из других городов, Валентин Распутин - аж из Иркутска - Говорили о работе еженедельника. Слово взял Валентин Григорьевич: «Вот здесь сказали, что хорошо работали отделы национальных литератур, критики, искусств, а где же тогда литература?». Я подал голос: «А с каких пор национальные литературы уже не литература?». В перерыве Распутин сказал мне, что против братских литератур ничего не имеет, просто хотел сказать, что мало русской литературы. Но… может, это и есть «оговорка по Фрейду»? Для некоторых они всё же оставались «недостаточно литературой», хотя это было время истинного их расцвета. Её знали не только в Союзе, но и во всём мире.
- Ильгиз Мустафович, не могу не коснуться одной деликатной темы: на некоторых сайтах можно прочитать, что, мол, Мустай Карим никогда не спорил с властями.
Когда дело касалось вопросов культуры, состояния народной жизни, спорил. Да, он не спорил по тактическим вопросам, а вот по стратегическим - спорил. В начале 60-х годов пошло наступление на культуры народов России. Некий профессор Ахет Агаев выступил со статьей, в которой утверждал, что коли уж малые народы всё равно рано и поздно ассимилируют, так надо подтолкнуть, торопить процесс. Это понравилось Хрущёву. Начали зажимать республики в вопросах культуры, в некоторых и сами подсуетились, газеты на национальных языках перевели в дублеры русских изданий. Вот тогда Мустай Карим и деятели культуры сделали всё, чтобы остановить процесс.
Был такой случай. Его трагедию «Не бросай огонь, Прометей!» подготовил к постановке Башкирский академический театр. Всё готово, но проходит месяц, другой, а премьеры всё нет. Через годы только выяснилось: чиновники не решались выпустить спектакль, всё гадали: «Кого же Мустай Карим изобразил в роли возгордившегося Зевса: Брежнева или даже самого Шакирова?». Ну ладно, «продёрнул» бы он Шакирова и что же? Сегодня он ему покажет язык, а завтра пойдёт как депутат и как народный поэт решать важные вопросы культуры или говорить о нуждах избирателей? Лучше уж напишет такого Зевса, глядя на которого задумаются все брежневы и все шакировы.
Даже называли его придворным поэтом. Во-первых, кто называл? «Соловей обкома», который сам целыми днями сидел в приёмной Шакирова. Во-вторых, помните державинское «И истину царям с улыбкой говорил». «Говорить с улыбкой» - это было вынужденной тактикой на всех российских просторах. А башкиры с татарами, да и русские, вынуждены были говорить с улыбкой, потому из феодализма вышли, но феодальные отношения остались. Это в гражданском обществе, веками привыкшем жить в условиях демократии, человек может держаться с властью независимо. Кстати, он и был независимым. Другое дело, что в дневниках писал: «Какой я свободный? Я не свободный».
- А что вы скажете о нашем земляке-правдорубе Юрии Шевчуке? При любой власти он находит, за что ее критиковать. Как вы относитесь к его смелым оценкам современной России?
- Шевчук перерос границы Башкортостана, он крупная фигура. Если бы сидел только в Уфе и ругал местные власти, мы бы на конкретном примере узнали, как умеют расправляться с недовольными в провинции. Но позицию его уважаю.
- Случайно не знакомы?
- Нет, не знакомы. Лишь однажды случайно летели в одном самолете из Уфы в Москву. Горжусь, что мы с ним учились в одной школе, правда, с разницей лет в 20. До восьмого класса я учился в школе № 1 на улице тогда Социалистической, теперь Мустая Карима. Думаю, может еще будет в Уфе и улица Юрия Шевчука.
Что касается Мустая Карима, обиднее другое. В одной центральной (московской) газете я прочитал: «На встрече выступил Мустай Карим, назначенный первым поэтом республики».
Кто же его назначил, когда? Может, еще до войны, когда стихотворение 20-летнего поэта вошло в башкирский букварь. Когда летом 42-го года упал, сражённый фашистским осколком? Когда в 23 года он послал с фронта домой поэтическое «Ответное письмо башкирскому народу», и до конца войны оно несколько раз звучало по башкирскому радио? Или когда трагедия «В ночь лунного затмения», открывающая миру Башкирию, переведённая на десятки языков, прошла почти в 150 театрах страны и за рубежом? Просто хотели ущипнуть неизвестно за что. Ведь теперь и человеком себя не почувствуешь, если не ущипнёшь кого-нибудь.
- На одном из одиозных уфимских сайтов я наткнулась на «размышлизмы» «критика» о том, что якобы стихи Мустая Карима стали популярными, благодаря переводчикам. Автор даже не поленился найти стихотворение Михаила Дудина и его перевод стихотворения Мустая Карима. Одна рифма, один, дескать, размер - словом, Дудин переводил Мустая под себя. Как бы вы это прокомментировали?
- Я не понимаю, что значит «одна рифма, один размер»? «Критик» взял какое-то стихотворение Дудина и его же перевод какого-то мустаевского стихотворения? Хорошо бы иметь исходный материал. Что значит «тот же размер»? Конечно, размер имеет значение, но что дают эти сопоставления? Тем более, что в тюркской поэзии размеров меньше, чем в русской. Многие стихи Мустая Карима переведены не тем размером, на котором были написаны. Одни и те же рифмы? Этого я и вовсе не понимаю. Как у разных стихов могут быть одинаковые рифмы?
Дудину больше удавались переводы балладные, повествовательные или высокого пафоса, например «Три дня подряд» или «Я - россиянин». Лирику его переводили Ирина Снегова и Елена Николаевская. Недавно я обнаружил, что в антологии «Строфы века» (составитель Е. Витковский), где собраны лучшие переводы со всех языков мира на русский, стихотворение «Давай, дорогая, уложим и скарб, и одежду…» в переводе Ирины Снеговой. И всё же я скажу: поэзия непереводима! Мустай Карим оставил прекрасную драматургию и прозу, крепкую публицистику, но лучшее у него - поэзия. Но она - непереводима.
- Каким вам видится будущее национальных литератур в Башкортостане, Татарстане, Чувашии?
- Сейчас в нашем Союзе писателей 230 человек. Тенденции к развитию национальных культур, на мой взгляд, не потеряны. Но здесь очень важно сохранить образование на родных языках. И вообще, проблем на почве национальностей много. Об этом был разговор с Рустэмом Закиевичем Хамитовым, когда в день рождения отца он посетил наш дом. Он даже попросил подготовить подборку дневниковых записей отца, которые в той или иной мере касаются национальных проблем.
- Мне бы хотелось вернуться к разговору о тюркском мире. Вы высказали крамольную для уха националистов мысль о том, что башкиры с татарами, да и русскими, недавно вышли из феодализма. После развала СССР началась новая эра самоидентификации, обострились межэтнические и межконфессиональные отношения.
- Эра самоидентификации началась уже давно. Прямыми наследниками каких только цивилизаций не объявляли себя учёные! В 30-е годы в Турции, попечением Ататюрка, было решено, что турки произошли от хеттов. А сегодня у нас дома объявляют, что Уфе - тысяча лет.
- А как вы относитесь к трудам Мурата Аджи, Ильи Стогова, Фоменко?
- Мурат Аджи - очень милый человек. Мы знакомы, он подарил мне свою книгу «Полынь половецкого поля», очень хорошее название. Однако все трое мне кажутся людьми с излишне богатой фантазией. Есть такая книга «История России в мелкий горошек» о подобной историографии. Тоже хорошее название, и тоже весьма интересная книга.
- Ладно, обратимся к крупным фигурам из прошлого. Вы не допускаете, что Карамзин, Костомаров выполняли «государственный заказ», избавляя Россию от финно-угорских, булгарско-тюркских корней?
- Тайных мыслей Карамзина я не знаю. Конечно, он написал, что у татар «мы выучились низким хитростям рабства», но ведь его же слова: «Москва обязана своим величием ханам».
Всё это очень интересно! Вот пишут про татарское иго. Но почему нигде не найдёшь точного определения - какова была дань, такая ли, что обескровливала страну? В одной диссертации я прочитал, что до Орды доходила лишь десятая часть дани, остальное оставалось в карманах у князя. Недаром через 50 лет покорённая «обескровленная» Русь ощетинилась десятками каменных крепостей. И не для защиты от монголов, а против тевтонов, поляков и собственных братцев-князей.
Конечно, иго - вещь тяжелая, но и покоритель не оставался в долгу. Как-то к Новгороду с большой силой подступили тевтоны, но только дошёл слух, что на подходе монгольский отряд, крестоносцы быстренько убрались
Один средневековый арабский историк писал о монголах: безжалостны, безбожны, безобразны.
Безжалостны? Не более, чем другие тогдашние народы. Достаточно заглянуть в Библию, где описано, как одни народы с Божьего благословения вырезают другие. Безбожны? У Чингисхана был друг и сподвижник Джамуха. Пути их разошлись, они стали врагами. Чингисхан уважал бывшего друга. И когда он был схвачен, спросил: «Тебя мучить или сразу убить?».
«Мучить!» - без колебаний ответил Джамуха. Выбрать скорую смерть - значило хоть в чём-то уступить врагу. Разве он пойдёт просто так на муки, если в нём нет веры? Безобразны? Даже слов не надо тратить, достаточно глянуть в телевизор, теперь «Мисс мира» становятся и китаянки, и вьетнамки, и другие азиатки, ещё столетие назад казавшиеся европейцам безобразными.
- Мне кажется, такие факты отечественной истории интересны не только россиянам-тюркам, но и остальным. Однако телепередач на эту тему практически нет...
- Лет пять назад в Москве умер прекрасный историк Шамиль Мухамедьяров. Он вёл исторические передачи на московском канале. Как-то речь приглашенной в студию молодежью зашла о татарском иге, о белых пятнах в отечественной истории. Какой тут поднялся шум! «Зачем нам Золотая Орда! Мы - русские!».
«Но ведь знать в любом случае лучше, чем не знать!» - пытался объяснить Шамиль Фатыхович. Нет, так и не стали слушать. Встретился я с ним, говорю: «Видел по телевизору, как яростно ваши гости бились за своё право оставаться невежественными». Шамиль Фатыхович лишь руками развёл.
- Видимо, невежество насильно одолеть не просто. Потому так важно в семье привить детям любопытство к истории, к культуре своей страны. Вышедшая недавно в свет детская книжка Мустая Карима «Радость нашего дома» как раз из таких. Как пришла идея её переиздать?
- Потому что снова пришло её время. В повести рассказывается, как во время войны потерявшая мать украинская девочка Оксана, находит родной дом в далёкой Башкирии. Очень хочется, чтобы прекратились центробежные силы и вернулись центростремительные. Нельзя забывать, что жили мы когда-то в большой стране, где дружно жили множество народов. И вовсе это не советская пропаганда.
- Что вы для себя открыли в творчестве отца после его ухода?
- Я уже об этом говорил на годовщине его смерти: надо было больше спрашивать. Что подтолкнуло написать то или иное произведение, кто послужил прообразом, какую личную ситуацию поэт пережил в момент написания той или иной вещи. И просто о его жизни. Оказалось, что даже у человека, который жил на виду, о котором много было написано, осталось много не спрошенного.
- Ваше сожаление по-человечески понятно, а что-то позитивное открылось?
- В глубине души я думал, что на какое-то время о нём подзабудут. Опять вспомнят через какое-то время. Вышло иначе, оказалось, что забывать и потом вспоминать не приходится. Но оказалось, что творчество нужно именно сейчас. Забывать и снова вспоминать - некогда. Он нужен именно сейчас. Родина у поэта там, где у него самое большое эхо. Будь Мустай Карим придворным поэтом, у него не было бы того эха, которое и после его ухода живет в народе.
Звонят из самых неожиданных мест, спрашивают его книги, интересуются, когда будут изданы дневники.
- И когда же будут изданы дневники?
-Надеюсь к середине года собрать из них книгу.

Беседовала Галина ИШМУХАМЕТОВА.








НАШ ПОДПИСЧИК - ВСЯ СТРАНА

Сообщите об этом своим иногородним друзьям и знакомым.

Подробнее...






ИНФОРМЕРЫ

Онлайн подписка на журнал

Ufaved.info
Онлайн подписка


Хоккейный клуб Салават ёлаев

сайт администрации г. ”фы



Телекомпания "Вся Уфа

Казанские ведомости


яндекс.метрика


Все права на сайт принадлежат:
МБУ Уфа-Ведомости