 |
РУБРИКА "СВЕЖО ПРЕДАНИЕ"Полет навигатора
 В 1955-м в воздух поднялся «самый лучший самолет» - первый серийный реактивный ТУ-104, который мог разгоняться только по бетонированной дорожке. Новый аэропорт, отвечающий современным требованиям, решили строить как можно дальше от города. Даже кукурузники, бывало, падали в черте города. Последний такой случай произошел в 1961-м. ЛИ-2 упал на усадьбу, находившуюся на углу нынешней улицы Галле и проспекта и принадлежавшую завхозу Башкирской научно-исследовательской станции шелководства Подоприхину. Дом, к счастью, до начала бурного строительства уцелел.
Проспект (в старину дорога, идущая параллельно Сибирскому тракту) сменил на своем веку немало названий, а в 1959-м получил имя Октября. Он считался чуть ли не самой протяженной улицей в СССР. По нему давным-давно ходили трамваи. Кондукторы объявляли остановки: «Омская», «Полтавская», «Орловская», «Глумилино» и т.п. За окном тянулись сельские пейзажи, по нечетной стороне - бесконечные картофельные поля.
Недалеко от взлетной полосы на Бабушкина стояла двухэтажная из красного кирпича школа № 7. Мальчишки из младших классов в начале учебного года, до моросящих дождей, и дня не могли прожить без того, чтобы не сбегать к аэродрому и, уподобившись киношным разведчикам, залечь в густо заросшей травой придорожной канаве, понаблюдать за маленькими самолетами, взмывавшими ввысь то в одну, то в другую сторону в зависимости от направления ветра. Был среди них первоклашка Сережа Краснов, курносый, темноволосый, светлоглазый, в меру упитанный, подвижный пацан в модной темно-вишневой тюбетейке. Летом он уже бывал здесь не раз с Генкой и Сашкой Ремезовыми, друзьями с Заводской, на которой вместе с родителями, бабушкой и сестрой жил с малолетства в одном из четырех двухэтажных домов, построенных 161-м заводом для своих передовиков. Сережин отец Борис Михайлович славился как лучший токарь, ему доверяли самые ювелирные операции, он легко вытачивал сложнейшие детали и пользовался расположением легендарного директора завода Сергея Андреевича Герасименко. Сначала Красновы получили однокомнатную квартиру, которая оказалась слишком тесной для пятерых. Заехал к ним однажды Герасименко, возмутился, кого-то отругал, и Красновых переселили в соседний дом, где их ждали две довольно просторные комнаты, правда, в коммуналке. Для 50-60-х, что и говорить, это были довольно хорошие условия.
Сережа рос проказником и фантазёром. Например, он научил весь двор мастерить ласты из автомобильных камер. Испытывать их мальчишки отправлялись на речку - благо, она течет рядом, под горой. В семь лет Сережа переплыл Уфимку - туда и обратно. За это ему здорово попало от родителей. Видимо, тогда они и стали подыскивать сыну занятие, способное увлечь и утихомирить его неуёмный характер.
Дар художника передался Сереже от отца с матерью. Лидия Иосифовна в конце войны даже поступила в театрально-художественное училище и должна была учиться в одной группе с Борисом Домашниковым, но поддержать девушку материально было некому, и она вынуждена была пойти на завод. Талантов у этой высокой, статной голубоглазой красавицы было хоть отбавляй. Она блистала в заводской самодеятельности, голос был дивный - ее приглашали в Хор имени Пятницкого, но пришлось отказаться: дети-двойняшки были еще совсем маленькие.
Во втором классе Борис Михайлович отвел Сережу в изостудию Дворца пионеров к Владимиру Степановичу Сарапулову. Сегодня, по истечении полувека, ясно, что Степаныч, как называли его за глаза ученики, был выдающимся педагогом. Он давал студийцам свободное развитие. Своему любимчику Краснову не жалел бумаги (носил рулонами) на десятиметровые фризы с фантастическими сюжетами. Степаныч зарядил его космической энергией на всю оставшуюся жизнь, сумев угадать в этом забавном, искреннем мальчике, говоря языком русских философов начала ХХ века, космизм творческой натуры.
На старом аэродроме теперь он бывал редко. После первого класса их с сестрой Наташей перевели в новую 23-ю школу, рядом с Заводской. Все свободное время пропадал в изостудии. Любовь к экстриму улетучилась сама собой или, может, просто спряталась в глубине души, почувствовав свою ненужность. А желание вольного, пусть виртуального (хотя этого слова в нашем лексиконе тогда не было) полета, наоборот, крепло.
Пройдут годы, Сергей Краснов станет известным художником. Его имя впервые прозвучало на всю страну в 1972 году, когда в журнале «Огонек» опубликовали репродукцию картины «Новый город», экспонировавшейся на Всесоюзной молодежной выставке в Академии художеств СССР. Популярный и достаточно прогрессивный журнал не мог пройти мимо полотна 24-летнего провинциала, весьма своеобразно понимавшего романтику ударных строек. Безмолвный пейзаж, напоенный электрическим воздухом, щемящее чувство одиночества и обреченности.
Позже другие художники начнут заселять красновский город-мираж молодыми строителями коммунизма. Он тем временем уйдет далеко вперед. Напишет «Рабочее утро» - предтечу своих городов-монстров, восхитительные пейзажи «Ветер с моря», «Локаторы», «Август» (хранится в Третьяковской галерее).
В 1978-м на очередной Всесоюзной молодежке в Манеже бросится в глаза новизной и неординарностью картина «Путешествие», ее напечатают в журнале «Юность», и она станет точкой отсчета будущих космических серий - «Икаров», «Лунных домов» и «НЛО». Но не стоит забывать, что за три года до «Путешествия» Краснов написал свой первый аэроландшафт - «Взлетную полосу», о которой кто-то из критиков сказал, что она «вызывает почти полную иллюзию преодоления земного притяжения». Работая над этим полотном, художник, конечно, вспоминал свои долгие часы у края картофельного поля в ожидании взлетов и посадок, когда проголодавшиеся братья Ремезовы ползком собирали «воронушки» и горстями запихивали в рот. Черные, похожие на смородину, ягоды считались не особо съедобными, но были вкусными. Во всяком случае, никто не отравился.
Нераскрывшийся
парашют
9 сентября 1977 года в космический полет отправился советский корабль «Союз-5» с двумя молодыми космонавтами на борту - Владимиром Коваленком и Валерием Рюминым. Для них это был первый полет, и он завершился досрочно: не удалось состыковать корабль с орбитальной станцией «Салют-6», что-то не сработало в системе. Нервотрепки, переживаний было предостаточно. За мужество Коваленок и Рюмин получили звание Героев Советского Союза.
Второй раз Коваленок полетел через год. И снова возникла нештатная ситуация, теперь уже на самой станции. Возник пожар, который пришлось тушить.
В общей сложности Коваленок провел на орбите почти 216 дней. В 1981-м во время своего третьего полета он наблюдал с орбитальной станции неопознанный летающий объект. Сегодня он, пожалуй, самый известный российский космонавт, состоит в многочисленных обществах и комитетах. В прошлом году приезжал в Уфу. Но, похоже, он до сих пор не знает о том, что его первый полет послужил поводом для создания прекрасного полотна.
В «Путешествии» фотография молодого Коваленка парит в невесомости, как и плавающие, напоминающие по форме орбитальную станцию часы за рамой, где открывается вид на нашу планету из космоса. А за соседним окном мелькает обычный земной пейзаж. Сегодня таким многомерным видением никого не удивишь, но 30 лет назад подобный «двойной» взгляд в искусстве шокировал даже знатоков. Пижонистый московский искусствовед, человек вовсе не глупый, порекомендовал убрать «фантазии», оставив одну лишь реальность. Шепнул: «Вас просто не поймут». Но мысль художника, как известно, неподвластна ни «добрым советам», ни законам гравитации.
Прообразом девушки из поезда (или космического корабля?) послужила Зиля Нурмухаметова, молодая уфимская журналистка. Что-то в облике и характере очаровательной девушки предвещало яркую, необычную судьбу. Так оно и вышло: многие годы Зиля Валеева была министром культуры Татарстана, в настоящее время вице-премьер РТ.
В то время Краснов уже работал в творческих мастерских Академии художеств СССР под руководством знаменитого графика и живописца, автора великолепных иллюстраций к «Кола Брюньону» и «Тарасу Бульбе» Евгения Кибрика, который с характерной для него сдержанностью высказался о «Путешествии»: «Хорошая работа».
А Сергей уже был поглощен другим замыслом
. Триптих «Один из нас. Памяти Владимира Комарова» рождался на глазах у Кибрика. В Мансуровский переулок Евгений Адольфович приезжал раз в неделю, подолгу сидел у ребят-стажеров, аппетитно дымил «Золотым руном», замечания делал тактично, не вмешивался в творческий процесс.
Владимира Комарова в Уфе всегда считали своим. Некоторые до сих пор думают, что он, коренной москвич, был уроженцем Башкирии, поскольку часто проводил здесь отпуск с семьей и на моторостроительный приезжал. В Черниковке, на Институтской, 26 (улица давно носит имя Комарова), жили родители его жены Валентины Киселевой. После первого полета в октябре 1964-го Комаров снова заехал в Уфу. С приходом всенародной славы спокойная жизнь для него кончилась. Целыми днями звонили, просили, умоляли о встречах с трудящимися. Он никому не отказывал, а во Дворец пионеров отправился в первую очередь. Встреча с космонавтом состоялась в актовом зале, Сережа там был. Потом героя повели по кружкам. Кажется, заглянул он и в изостудию. Особенно привлекли его внимание авиамоделисты - сам когда-то занимался. В кружке мягкой игрушки Комарову подарили симпатичного мишку из натурального меха. Узнав о предстоящем приезде гостя, юные мастерицы заметались в поисках красивого, добротного материала. И тут завуч Дворца Нина Ивановна Голубева пошла на отчаянный шаг. Сбегала домой и принесла еще ненадеванную дефицитную цигейковую шубу, разложила на раскройном столе: «Отрежьте снизу сколько надо». Нельзя было сказать, что доха ей длинновата.
После гибели Комарова по инициативе городской пионерской организации Дворец стал носить имя космонавта. Но сегодня вы не найдете на здании мемориальной доски. Перед ремонтом ее сняли, а вернуть на место «забыли».
24 апреля 1967 года центральные газеты сообщили о запуске корабля «Союз-1», пилотом которого был инженер-полковник, Герой Советского Союза Владимир Комаров. Писали, что в Нью-Йорке, узнав о полете русского корабля, печатники газеты «Нью-Йорк таймс» прекратили забастовку. Говорили, что ракета, выведшая «Союз-1» на орбиту, должна быть намного мощнее планировавшейся американской «Сатурн-5». Но на следующий день газеты вышли с сообщением ТАСС об окончании полета и гибели космонавта. Официальная причина - не раскрылся парашют. О «ненормальностях в работе парашютной системы» говорил в интервью и Юрий Гагарин. Лишь много лет спустя кто-то из конструкторов наконец признался, что никто из разработчиков всерьез не занимался изучением одновременной работы основного, вытяжного и запасного парашютов, что смерть Комарова на их совести.
Только в начале 80-х впервые открыто стали объяснять то, что произошло, «сыростью» корабля, спешкой в процессе подготовки советского лунного проекта. Как всегда, вмешалась политика: «Во что бы то ни стало опередить американцев!»
Катастрофа породила множество слухов и мифов. Что Комаров не хотел лететь, что послали его на верную смерть, что космонавт сгорел заживо из-за нарушения теплозащитного покрытия. Даже говорили, что Комаров вернулся живым и уже на Земле от него избавились. Все это обсуждалось и в западных СМИ.
Красновский триптих неожиданно оказался в центре экспозиции на выставке советского искусства в Бонне в 1979 году. Организаторы с нашей стороны предполагали на этом месте произведение другого художника. Но немцы сумели настоять на своем: три квадрата холста, каждый полтора на полтора метра, хотя и не давали никакой подсказки к разгадке трагедии, но притягивали внимание болью и драматизмом. Ну, и, разумеется, живописными достоинствами.
В 1981-м к 20-летию советской космонавтики на ВДНХ СССР открылась художественная выставка. За триптих Сергей Краснов получил серебряную медаль. Золотой за серию картин был награжден космонавт Алексей Леонов.
Звездам числа нет,
бездне - дна
«Я тогда еще не знал, что он - уфимец. И вообще, о нем ничего не знал. Я стоял перед его большим полотном, которое называлось «Дороги, ведущие нас», и никак не мог от него отойти, - вспоминал драматург Газим Шафиков. - Все происходило в Манеже, на выставке молодых художников. Впрочем, стоял не только я - стояли многие другие, и, мимолетно поглядывая на них, замечал на их лицах выражение какого-то сосредоточенного напряжения, словно они хотели разгадать сложную задачу и не могли…
А на картине, казалось бы, не было ничего сложного: безмерные земные пространства цвета сумеречной пустыни, озеро трапециевидной формы, большой круг из непонятного металла, похожий на сооружение рук человеческих… Все было просто и очевидно, и в то же время сложно и необъяснимо».
Это про РАТАН-600, написанный Красновым в 1981 году. Радиотелескоп Академии наук, заснятый с вертолета, промелькнул однажды в каком-то телевизионном фильме. В увиденном была тайна, и художник дал волю своему «фантастическому реализму» - так в советском искус-ствоведении окрестили его творческий метод.
Считается, что самая первая обсерватория, древнее Стоунхенджа, находилась более пяти тысяч лет назад, еще до возникновения Урарту, на территории современной Армении. Сравнительно недалеко от местонахождения РАТАНа - вблизи станицы Зеленчукской на Северном Кавказе.
Крупнейший в мире радиоантенный телескоп установлен в Специальной астрофизической обсерватории РАН, расположенной в долине горы Пастухова на высоте более 2000 метров над уровнем моря. Кольцевая антенна диаметром 600 метров, состоящая из 895 алюминиевых щитов, позволяет улавливать свечение самых тусклых объектов Вселенной. Наблюдения за Солнцем, звездами, туманностями, галактиками, кометами ведутся здесь с июля 1974 года.
После московской выставки пришло письмо из Ленинграда, из Пулково: «Глубокоуважаемый Сергей Борисович, мы очень обрадовались, увидев в «Огоньке» на Вашей картине «Дороги, ведущие нас» наше любимое детище - радиотелескоп, на котором мы работаем со времени его основания. Мы хотели бы приобрести картину или копию для конференц-зала на РАТАНе. Сообщите, пожалуйста, как это можно сделать. Будем рады видеть Вас на РАТАНе. Член-корреспондент АН СССР Парийский Юрий Николаевич».
Получив приглашение от известнейшего, потомственного астрофизика, Краснов тут же отправился на Зеленчукскую. То, что он увидел, превзошло все ожидания. Каково ранним утром, когда туман в горах еще не рассеялся, оказаться в центре огромного круга - площадью 15 тысяч квадратных метров, опоясанного множеством металлических щитов, и вдруг почувствовать себя песчинкой во времени и пространстве.
Если идти дальше и выше, то недалеко от РАТАНа находится мощнейший телескоп-рефлектор, созданный на Ленинградском оптико-механическом объединении. Тоже рабочий орган спецобсерватории. Он был пущен в эксплуатацию в 1976-м. Вес только одного зеркала достигает 70 тонн. Сергею рассказывали, что, когда зеркало везли сюда первый раз по извилистой горной дороге, оно треснуло. Никто не посчитал это дурным знаком, ученые - народ не суеверный, но было обидно: и без того после отливки несколько месяцев пришлось ждать, когда оно окончательно застынет, «вызреет».
До телескопа Краснов добирался кратчайшим путем - не по «серпантину», а просто взбирался на гору, примерно 800 метров. Он полюбил эти места, работа шла. Настроение обычно портил тогдашний директор РАТАНа: «Не то вы рисуете, это какой-то другой телескоп. Вот я скажу все, что думаю по этому поводу, Парийскому». Бесполезно было объяснять, что картина - это не фотография, а художественный образ.
Кто-то из журналистов однажды спросил у него, что же это такое - фантастический реализм? «Это не взаимоисключающие понятия, - ответил Краснов. - Просто в существующую действительность художник дает что-то еще: свое видение, свое мироощущение, зачастую очень неожиданное. Эта парадоксальность - тот акцент, который необходим и который отличает мои работы от работ других авторов. Я не стремлюсь ошарашить зрителя, мне хочется дать понять ему, что мир гораздо шире, чем он себе его представляет».
Ошарашить-то он как раз мог. В 1983-м на очередной молодежной выставке в Манеже перед его новым произведением «250 километров над уровнем моря» снова стояла толпа. Трудно было оторваться от невозможно глубокой синевы космоса, в которой плыл золотой космонавт (он, действительно, выглядел будто отлитым из драгоценного металла), похожий по очертаниям на языческого божка или, скорее, на японскую фигурку нэцкэ. И было в нем что-то от веселящегося ребенка…
Своего первого «Икара» художник написал в брейгелевском духе еще в 1972-м. Но взгляд там тоже сверху, с высоты полета, на толпу зевак с разинутыми от изумления ртами. В 1984-м из-под кисти вышло «Падение Икара» - картина, давшая повод впервые заговорить о даре предвидения. Художник изобразил катастрофу, взрыв космического корабля над Землей. Спустя полтора года произошла трагедия с космическим челноком «Челленджер».
Изначально шаттл предназначался только для испытаний, но потом его решили подготовить к полетам. Первый состоялся весной 1983 года. «Челленджером» (в переводе - бросающий вызов) челнок назвали в честь морского исследовательского судна, бороздившего океаны в
1870-х. И в самом деле «Челленджер» бросал вызов Вселенной - девять успешных полетов. За десятым запуском с мыса Канаверал следили миллионы телезрителей со всего мира. На 73-й секунде полета на высоте 14 километров челнок взорвался - оторвавшийся ускоритель пробил топливный бак. Погибли все семь астронавтов, в том числе две женщины, одна из которых - бывшая учительница Криста МакОлифф, выигравшая общенациональный конкурс на право лететь в космос.
***
В середине 80-х Краснов писал уже совсем другие работы, не космические. Правда, по этому поводу его друг, российский поэт Иван Жданов сказал: «У Краснова есть простые пейзажи, как говорится, без метафор и разветвленных ассоциаций, простые натюрморты. Но даже в них проявляются беспокойство и драматизм, глубоко запрятанное волнение. Реальность и здесь выглядит как загадочная ирреальность, а предметы напоминают космические объекты».
Он уже стал автором триптиха «Азбука геноцида» (хранится в Нестеровском музее) и «Атомного города» (Курская областная картинная галерея им. А.А. Дейнеки), впереди были «День воды», «Тревожный сон рыбы», сюжеты о Св. Иерониме, «Убежище беглого философа», «Художник», «Ящерица», «Свечение головы Иоанна», всевозможные «острова» и «бабочки». Из-за неимоверно развитой интуиции в некоторых публикациях его назвали провидцем. И он скорее вольтеровский доктор философии Панглос, который не уставал повторять, что все к лучшему в этом лучшем из миров.
Мальчик, сидящий на обочине дороги, ведущей к старому аэродрому, и юноша, жадно глотающий не только Жюля Верна и Бредбери, но порой штудирующий труды Ландау и научно-популярное издание «Вселенная, жизнь, разум» Иосифа Шкловского (эта книга, вышедшая в 1963 году, перевернула представления советского человека о Космосе), - все это продолжало жить в душе уже зрелого мастера.
По-прежнему было интересно, что такое НЛО и что там находится внутри. И он сумел попасть в эту замкнутую систему, называя свое проникновение «проецированием собственного мира на недоступное для других пространство». То же самое произошло и с «лунными домами». В представлении художника, это своего рода убежища. В современном компьютерном мире человеку трудно уединиться, некуда спрятаться, разве что на другой планете.
Анна БродскаЯ |
|
 |
