ГЛАВНАЯ
О ЖУРНАЛЕ
АРХИВ НОМЕРОВ
РЕКЛАМА В ЖУРНАЛЕ
КОНТАКТНАЯ ИНФОРМАЦИЯ
ГОСТЕВАЯ КНИГА

СОБЫТИЕ МЕСЯЦА




     №1 (194)
     Январь 2018 г.




РУБРИКАТОР ПО АРХИВУ:

Нам 20

Дневник мэра

НАШ НА ВСЕ 100

ЛЕГЕНДЫ УФЫ

СОБЫТИЕ МЕСЯЦА

СТОЛИЧНЫЙ ПАРЛАМЕНТ

КРУГЛЫЙ СТОЛ

АВГУСТОВСКИЙ ПЕДСОВЕТ

РЕПОРТАЖ В НОМЕР

КУЛЬТПОХОД

ЭКОНОМКЛАСС

НЕЖНЫЙ ВОЗРАСТ

КАБИНЕТ

ARTEFAKTUS

ДВЕ ПОЛОВИНКИ

ЧЕРНЫЙ ЯЩИК

МЕСТО ПОД СОЛНЦЕМ

УФИМСКИЙ ХАРАКТЕР

РОДОСЛОВНАЯ УФЫ

СВЕЖО ПРЕДАНИЕ

ВРЕМЯ ЛИДЕРА

БОЛЕВАЯ ТОЧКА

ЭТНОПОИСК

ГОРОДСКОЕ ХОЗЯЙСТВО

ПО РОДНОЙ СЛОБОДЕ

ДЕЛОВОЙ РАЗГОВОР

К барьеру!

НЕКОПЕЕЧНОЕ ДЕЛО

Наша акция

Благое дело

ТЕНДЕНЦИИ

ЗА И ПРОТИВ

Облик города

СЧАСТЛИВЫЙ БИЛЕТ

СРЕДА ОБИТАНИЯ

ДАТЫ

МЕДСОВЕТ

ИННОВАЦИИ

ШКОЛОПИСАНИЕ

ВЕРНИСАЖ

ЧИН ПО ЧИНУ

Коренные уфимцы

ГЛАС НАРОДА

Семейный альбом

ЗА ЧАШКОЙ ЧАЯ

75-летие победы

Дети войны

ЕСТЬ МНЕНИЕ

СДЕЛАНО В УФЕ

Городские проекты

Человек и его дело

Архив журнала

Учитель года-2022

Слово мэра

450-летие Уфы

Прогулки с депутатом

То время

Мотиватор








РУБРИКА "ЧЕРНИЛЬНИЦА"

Поэзия - не переводима!


В 2017 году Ильгиз и Назифа Каримовы отметили свои юбилеи: 75 и 70 лет. Накануне Нового года в их уютной московской квартире состоялась наша доверительная беседа за чашкой чая. 

- Собираясь к вам на встречу, искала диктофон и случайно наткнулась на книжку Сергея Довлатова «Наши» и вдруг подумала, что и вы, Ильгиз Мустафович, могли бы написать нечто занятное о «нашем» Кляшево - многочисленных родственниках и односельчанах народного поэта Башкортостана Мустая Карима - откуда он долгие годы черпал вдохновение и считывал характеры своих героев…
- Возможно, этим имело смысл заняться хотя бы на пару десятков лет раньше, когда еще кляшевские ровесники отца были живы и помнили немало любопытного и ценного. Теперь время упущено. Как я корю себя за то, что отцу мало вопросов задавал и о многом, волнующем меня сейчас, не спросил, то же приходится говорить и о земляках. Минувшей осенью, как вы знаете, не стало нашей любимой тетушки Салисы-апы. На сороковой день ее памяти большой семьей собрались в Кляшево. Спасибо Альфире, нашей двоюродной сестре, они с мужем Рамилем накрыли в своем просторном доме щедрый стол и мы душевно пообщались и повспоминали всех наших. Сходили на кладбище, поклонились могилам картатая, нэнэй, а теперь еще и Салисы-апы. И там меня опять взяла досада: как же мало знаю о своих корнях! Время безвозвратно ушло… 
- А чтобы не упускать его и дальше, давайте все же вспомним эпизоды, которые отложились в вашей памяти. Вы же помните дедушку и тот дом, где родился Мустафа Сафич?
- Картатай запомнился мне и строгим, и добрым. А еще он всегда трудился. Слег только перед самой кончиной. По мусульманским традициям человека хоронят в тот же день, как его не стало. Мне было шесть лет, когда с утра встревоженный отец уехал, а потом удрученным вернулся с похорон. Я встретил его во дворе нашего дома (а жили мы тогда на Свердлова, 49), подбежал к нему что-то спросить, а он безучастно глянул куда-то сквозь меня и не ответил… Меня это поразило и врезалось в память. Сафу Каримова уважала вся округа, об этом отец написал в повести «Долгое-долгое детство», но и я, мальчишкой, помню, как к картатаю приходили за советом, как земляки считались с ним. Мустай Карим, став признанным поэтом, во многих вопросах доверялся мнению отца, никогда ему в открытую не перечил. Я, мальчишкой, такие эпизоды наблюдал и удивлялся: «Надо же, мой сильный папа слушается картатая!»
И дом, где отец родился, у меня до сих пор перед глазами. Когда мы переехали из Кляшево в Уфу, в нем остались семьи Фатих-бабая, Гали-абыя - братьев деда. 
Теперь мы с сестрой, конечно, жалеем, что не удалось сохранить тот дом. Его сначала продали, а потом новые хозяева снесли и поставили на участке новый. Видимо, у родителей и ближайших родственников тогда было туго с деньгами и пришлось продать ту состарившуюся усадьбу. 
- Перебравшись в Уфу, родители какое-то время снимали частную квартиру?
- Мама рассказывала, как они с отцом вечерами гуляли по Уфе и с завистью посматривали на светящиеся в чужих домах окна. Даже свет из полуподвалов, а такого жилья в старинных особняках Уфы тогда было очень много, им казался недосягаемой мечтой. Сами-то они снимали малюсенькую комнату на углу Чернышевского и Социалистической. Поэтому полученная от Союза писателей комната в коммуналке была большой радостью.
- А вы на себе как-то испытывали финансовые затруднения семьи?
- Конечно. Как и все мои ровесники, друзья по двору, в послевоенные годы большинство семей нуждалось. Самые тяжелые оказались, думаю, 1947-1949-е годы. Израненный отец харкал кровью, оперировать его никто из врачей не брался, но он много работал, чтобы прокормить семью, писал ночами. Вечерами после работы старался побольше гулять со мной, придумал для меня игру в рифмы: часами мы бродили по старым улочкам Уфы и увлеченно жонглировали комбинациями из слов. (Много лет спустя, сам став отцом, повторял такие прогулки с сынишкой Ниязом.) 
Мама устроилась в редакцию газеты корректором. Хлеб выдавали по карточкам, и за ним приходилось выстаивать длинные очереди. С утра она ставила меня в эту очередь и убегала на работу. Припоминаю магазин на углу Зенцова и Пушкина, к нему, видимо, мы были прикреплены. Как-то шел дождь, я весь промок и уже отчаялся дождаться маму, но она точно подгадывала время и подбегала с талонами в нужную минуту. 
- Еще хочется послушать про ваших дворовых друзей, среди них был ведь и Рудик Нуриев. И никто тогда не подозревал, какой звездой мирового балета он станет?
- Меня родители отдали в татарский детсад №1 на углу Гафури и Сталина (Коммунистической). Рудик тоже туда ходил, но по детсаду я его не помню. А потом мы учились в школе №2. И там уже Рудик обращал на себя внимание тем, что все переменки «кривлялся», как нам казалось, на самом же деле он уже отрабатывал всякие фуэте. Его в школе звали Рудак, и это имя рифмовалось на все лады…
Мы с ним жили на разных улицах. А наш двор слыл жиганским. Если в остальных росло много зелени: сирень, черемуха, жасмин, рябина, то в нашем ничего не росло, был пустырь, где гоняли мяч мы, мальчишки, и наши отцы. Пацаны развлекались как могли. Я еще в школе не учился, когда мы с друзьями собирались утром на пустыре, каждый притаскивал за пазухой что-то съестное, и вместе на полянке, как на фронтовом привале, уплетали главным образом хлеб да картошку. Также помню, как по утрам проводили линейку. В центре пустыря стоял столб, и мы как-то решили повесить на него флаг, но красного кумача не нашлось, кто-то притащил кусок синей материи, и мы ее водрузили на самую макушку столба. Стоим себе рапорты сдаем, чеканим шаг, а тут забегает в наш двор незнакомый мужчина с криками, как, мол, посмели синий флаг водрузить?! Мы быстренько его и сняли…
- А Мустафа Каримов тоже играл в мяч?
- Играл в волейбол, но не очень хорошо. После войны стал немного грузным (видимо, врачи пичкали его лекарствами) и не очень спортивным. Я очень тяжело это по-своему переживал, каждый пропущенный отцом мяч вызывал у меня досаду, мне было немножко стыдно перед мальчишками за папину неловкость. Хотя моего отца все друзья очень уважали и вряд ли судили так же строго, как я. Атмосфера нашего «жиганского» двора была удивительно открытой, доверительной и воспитывала каждого из нас. 
- Сегодня поразительно слышать, как мальчишки бредили армией, сдавали рапорты друг другу, клялись в верности. Откуда все это бралось?
- Прежде всего из книжек. Мы все увлекались чтением, а еще разыгрывали во дворе сценки. Книги были в дефиците, даже в библиотеках приходилось ждать очереди. И вот наша соседка по квартире Леонильда Григорьевна, работавшая в пединституте бухгалтером, носила мне «по блату» из студенческой библиотеки «Трех мушкетеров», «Тома Сойера» и другие приключенческие бестселлеры, а я давал их по кругу дворовым и школьным друзьям. 
- Еще и спектакли, говорите, ставили? Увы, ушла та уфимская традиция вместе с поколением послевоенных детей…
- Не могу сказать, что я тогда любил и понимал театр, скорее, тянулся за старшими ребятами и где-то им подражал. Припоминаю, «Царевну-лягушку» ставили. Соседская Зульфия, кажется, играла царевну. Девчонки еще вели дневники, альбомы всякие и между собой обменивались. Мальчишки на такие «пустые забавы» посматривали снисходительно. Но что поражает меня сейчас: никто из ребят двора не матерился! Хотя первое ругательное слово я все же услышал на родном пустыре от Женьки, он был на пару лет старше меня и выругался из-за пропущенного мной мяча. Я оторопел и специально повторил свою выходку, а он лишь улыбнулся: иди, мол, к лешему. 
 И еще четко врезалось в память, как большой ватагой вместе с Рудиком Нуриевым первый раз отправились в оперный театр. Дело было летним днем, где-то в начале июня. Смотрели «Бахчисарайский фонтан» Бориса Асафьева. И когда много лет спустя я прочел, что якобы впервые в оперном театре Рудольф Нуриев увидел «Журавлиную песнь» с Зайтуной Насретдиновой в главной роли и «заболел» балетом, только улыбнулся. Утверждаю, что первым увиденным им и его друзьями с нашего двора стала хореографическая поэма Асафьева. Я никогда об этом не писал. Так что дарю вам эксклюзив.
- Спасибо. Все ляжет в общую копилку нашего признания любимому городу. Кстати, Москва или Уфа вам роднее?
- Уфа, конечно. Но и Москву я очень люблю и многим ей обязан: здесь встретил Назифу, здесь родились наши дети, здесь прошла по сути дела вся моя творческая жизнь. А в Уфу приезжаю всегда с волнением, не буду даже пытаться излагать это чувство словами, оно из разряда очень личного и сокровенного…
- Понимаю вас. А возвращаясь к ранению Мустая Карима, хотелось добрым словом еще раз вспомнить молодого хирурга Льва Богуша: никто из врачей не брался, а он рискнул, и после трех операций поэт постепенно вернулся к нормальной жизни. Что из тех событий отложилось у вас?
- Отчетливо врезалось в память, как мы с мамой отправились в Москву забирать отца после больницы. Я ехал в поезде и мечтал, что на вокзале нас ждет уже выздоровевший папа. Но отец, наверное, еще полностью не восстановился, и встречали нас (по фотографии!) два грузина - родственники мужа Елены Николаевской, переводчицы большинства папиных стихов. Они привезли нас сначала в Союз писателей к его фронтовой соратнице Розе Ароновне Рискиной, а потом мы поселились в гостинице. И там я не отлипал от гостиничного окна, а отец, наверное, соскучился и хотел говорить со мной: 
- Что ты, Ильгиз, там делаешь?
- На свою Родину смотрю! - гордо ответил я.
- О ваших романтических приключениях юности мы говорили в интервью ровно шесть лет назад (журнал «Уфа», январь 2012 года): как вы поработали на флоте, как учились в МГУ, отчислялись за помощь другу и через год восстанавливались… А теперь давайте расскажем о вашем знакомстве с Назифой. Тем более что она рядом и, если что, добавит…
- Мы познакомились случайно. 19 июля 1969 года с друзьями по МГУ Юрой Шугановым и Юрой Пахомовым отправились в ресторан по какому-то особому поводу. Сидим беседуем. И вдруг с соседнего столика слышу татарскую речь. Приглядываюсь: в компании нескольких молодых людей щебечет курносенькая блондинка. Поборов волнение, подошел и тоже на татарском пригласил ее на танец:
- Сезне мемкинме? (Вас можно?)
- Чыгам! (Выйду!) - решительно ответила Назифа.
- Это я не тебе сказала, а земляку, что держал меня за руку и не хотел выпускать, - смеясь, вступает в разговор супруга…
- Назифа Харисовна, расскажите немного, как и какой невесткой вы вошли в семью Каримовых?
НАЗИФА:
- Я - деревенская девчонка из глубинки Татарстана. В 15 лет уехала из деревни Арташка Мамадышского района в Елабугу в Культурно-просветительское училище, а после его успешного окончания работала в городе Мензелинске во Дворце культуры, сначала методистом, затем директором. А потом по конкурсу поступила в Москве во Всероссийскую творческую мастерскую эстрадного искусства. Ту встречу 19 июля подарила сама судьба. И я осталась в Москве. 
Вскоре после нашего знакомства Мустай Карим отмечал свой 50-летний юбилей в Москве. Ильгиз привел меня на банкет познакомиться с родителями. Представил, мы немного поговорили, и я сразу ушла. Отцу такая скромность понравилась, сообщил мне потом Ильгиз. С благословения родителей мы поженились почти через год. Ильгиз позвонил домой, сказал, что мы подали заявление в ЗАГС. Потом папа рассказывал, что в ту ночь не смог уснуть и до утра бродил по Уфе.
 - Как вы стали их называть, Назифа?
- О, это отдельная история! Мы ведь основную свадьбу провели в Уфе. Хотя после загса и в Москве были гости. На наше бракосочетание вместе с папой приехала сестра Ильгиза - Альфия. А на другой день все вместе мы полетели в Уфу. Так я впервые оказалась в их доме, но сразу называть родителей «папа» и «мама» не могла, продолжала обращаться: «Рауза-апа». Маме это не понравилось: «Не дай бог, родственники услышат! Стыдно». И тогда свекор пригласил меня в свой кабинет и говорит: «Назифа, я понимаю, что тебе трудно. Ты, наверное, нас будешь звать как Ильгиз: эткэй, энкэй. Давай, прямо сейчас скажи мне: «Эткэй!» И я сказала «эткэй» и заплакала. Он обнял меня: «Вот и молодец!» А уже вечером, когда мы с Ильгизом вернулись с прогулки, я сама обратилась к маме: «Энкэй, давай чай попьем!» И сияющая мама кинулась накрывать стол. Так мы и породнились.
- А житейские уроки Каримовых? Чему вы научились, Назифа Харисовна?
- Всему! И житейским премудростям, выстраиванию взаимоотношений с родственниками, друзьями, и ведению домашнего хозяйства. Я ничего не умела поначалу. Мустай Карим, часто бывая в Москве, всегда останавливался в гостинице, но обязательно приходил к нам в гости. Помню, как это было в первый раз. Я приготовила бишбармак и больше ничего на стол не поставила. Папа тогда тихонько мне заметил: «И это все? Так гостей не принимают, учись у мамы». И я стала старательной ученицей. 
Энкэй очень вкусно готовила, а когда ставила тесто - совершалось некое таинство: на кухне не разрешалось громко разговаривать, пироги выпекались только под хорошее настроение и добрые пожелания. «Маргарин в мой дом не войдет!» - говорила она, и я все запоминала и даже записывала. Беляши-перемячи (она называла их чокырча) жарились по особой технологии: в отверстие-ямку не должно было попасть масло. Мы как-то все вместе с родителями обсуждали этимологию слова «перемяч» и решили, что оно восходит к «байрам ашэ» - праздничная еда. Но энкэй стряпала их очень часто, практически каждый день, когда к Мустаю Кариму приходили коллеги, студенты, журналисты. К перемячам она готовила вкуснейшую заправку из томатов. И всяких таких хитростей не найдешь ни в одной кулинарной книге или в книге по домоводству. Очень скоро я переняла мамины навыки, и отец меня уже хвалил за сноровку: «Пока некоторые хозяйки колбасу режут, наша Назифа пельмени сварит!»
- А потом родилась ваша дочь Айгуль - первая внучка Мустая Карима. Как это было?
- Айгуль родилась в 1971 году. В это время эткэй вернулся в Москву из Киева, где прошла премьера спектакля по его пьесе «Страна Айгуль». И они с Ильгизом пришли в роддом навестить меня. Первым делом я спросила:
- Как прошла премьера?
- Хорошо прошла, - ответил отец.
- И моя хорошо, - похвалилась я и сказала, что хочу назвать дочку Айгуль.
Потом у нас родился сын. И забирать меня с малышом из роддома Ильгиз тоже приехал с отцом. Эткэй взял внука на руки и сказал: «Давайте Ниязом назовем». Я ему была за это благодарна, выбрала это имя, прочитав повесть «Приключения Нияза», но Ильгиз как-то сомневался, а уж раз эткэй предложил - сразу согласился. У башкир-татар женщину, родившую дочь, называют «унган» - умелая, а подарившую сына - святая. После рождения Нияза энкэй мне сказала: «Ты у нас теперь и умелая, и святая». Тогда она приехала к нам специально помогать и нянчить малыша. 
- Светлые люди оставляют после себя и светлые воспоминания… Но давайте вернемся к разговору о литературе: как началась, Ильгиз Мустафович, ваша работа над переводами Мустая Карима и кто первый предложил этим заняться?
- Как-то писатель из Казани Гариф Ахунов подарил нам с Назифой свою книгу и попросил меня перевести. Я согласился, книга в переводе вскоре вышла. И опять-таки Назифа первым делом показала ее отцу. Ему понравился перевод, и он мне сказал: «Давай-ка займись моей повестью «Долгое-долгое детство». Я привык работать неторопливо, но отец меня постоянно подгонял. Потом уже я переводил «Деревенских адвокатов», «Помилование» и другие произведения. Практически всю прозу и драматургию Мустая Карима. 
НАЗИФА: 
- То, как они с отцом вместе вычитывали перевод и спорили едва ли не из-за каждого слова, помню в подробностях. Я понесла мусор, а входная дверь захлопнулась: пыталась потом звонить, стучать - бесполезно, они меня не слышали…
Еще осталось в памяти, как рождалось название повести «Долгое-долгое детство». Прочитав повесть, я поняла, что автор в душе все еще ребенок. Про такого человека говорят «сакаллы сабый». И когда папа предложил «Долгое детство», оно оказалось созвучным моему восприятию. Сначала разговор шел о башкирском названии книги: от первоначального «Озын баласак» Ильгиз предложил «Озын-озак баласак». По аналогии русский перевод назвали «Долгое-долгое детство». А еще обсуждали как вариант названия - «Мост» - как бы из детства во взрослую жизнь. 
- С благодарностью храню сборник рассказов Назифы Каримовой «Гадальщики» в переводе Ильгиза Каримова с вашей дарственной надписью о том, что это коллективный труд семьи. Дети тоже участвовали?
- Нияз делал рисунки и занимался художественным оформлением, Айгуль - компьютерным набором. По основной своей профессии наши дети тоже журналисты. И даже 11-классница внучка Алиса пишет стихи, хотя хочет поступать в медицинский вуз. 
- Ильгиз Мустафович, в свое время Лев Аннинский давал вам рекомендацию в Союз писателей. У вас были теплые отношения со многими друзьями отца, включая Чингиза Айтматова, на презентацию последней книги которого вы были приглашены в числе немногих литераторов. А сегодня в каких литературных кругах вы общаетесь? 
- Сегодня я веду, можно сказать, затворническую жизнь, на публике практически не появляюсь. Продолжаю работать над переводами отца: к 100-летию Мустая Карима намечено выпустить его полное собрание сочинений - вот на этом я сейчас и сосредоточен. 
- Вы так и не рискнули взяться за поэзию отца, почему? И кого вы считаете самым удачным переводчиком поэзии Мустая Карима? 
- Поэзия - не переводима, это мое твердое убеждение. Каким бы блестящим ни оказывался перевод, он отклоняется от оригинала. У Мустая Карима прекрасные стихи, написанные на башкирском языке, я не настолько силен в стихосложении, чтобы их переложить на русский. Его переводили многие известные в СССР литераторы: Михаил Дудин, Ярослав Смеляков, Вероника Тушнова, Михаил Светлов, Ирина Снегова, самыми удачными я считаю переводы Елены Николаевской. И Мустай Карим так считал. 

Галина Ишмухаметова

Галина Ишмухаметова








НАШ ПОДПИСЧИК - ВСЯ СТРАНА

Сообщите об этом своим иногородним друзьям и знакомым.

Подробнее...






ИНФОРМЕРЫ

Онлайн подписка на журнал

Ufaved.info
Онлайн подписка


Хоккейный клуб Салават ёлаев

сайт администрации г. ”фы



Телекомпания "Вся Уфа

Казанские ведомости


яндекс.метрика


Все права на сайт принадлежат:
МБУ Уфа-Ведомости