На сегодняшний день почти все историки согласны с тезисом о том, что Казанское ханство возникло в результате завоевания. Как писал советский исследователь А.Ю. Якубовский: «Образование Казанского царства нельзя рассматривать как образование ханства татарского. Только династия да войско были татарскими и пришлыми. Что касается народа, то он в основной своей массе оставался аборигенного болгарского происхождения, хотя и подвергался постоянному влиянию кыпчакско-татарского языка. Таким образом, с точки зрения внутренней истории Болгарской области образование Казанского ханства должно рассматриваться как полное покорение болгарского народа пришедшим татарским улусом во главе с Улуг-Мухаммедом или его сыном Махмутеком в 1437 или 1445 г.» 

По мнению Ю.А. Кизилова, основная часть правящей верхушки Казанского ханства состояла из пришлых кыпчакских аристократических групп. Они представляли собой иерархически соподчиненные замкнутые слои знати. Наиболее представительные старейшины были управителями отдельных областей и вместе с тем являлись непременными участниками правительствующего учреждения во главе с ханом. Казанский исследователь Д.М. Исхаков утверждает, что татары представляли собой аристократическую кочевую знать государственных образований XV-XVI вв., связанную между собой династийно и идеологически, сформировали экстерриториальные группы этноса татар. «Татар» Казанского ханства исследователь рассматривает как часть господствующего этносословного образования татар на огромных пространствах бывшей Золотой Орды. Это - экстерриториальная этническая группа с возможностью свободного перемещения.

Таким образом, в конце XV в. в Казанском ханстве возникла корпорация землевладельцев, основу которой составляли аристократы, вышедшие из окружения Улуг-Мухаммеда. Не случайно господствующие позиции заняли ордынские кланы Ширин, Барын, Аргын, Кипчак, Мангыт. 

При этом в Казани происходила непрерывная циркуляция правящих элит, в которой участвовали представители служилой знати из Касимовского ханства (вассала Москвы) и враждебного России Крымского. К примеру, в 1549 г. Сафа-Гирей пришел в Казань с 30 представителями крымской знати. Затем к нему же пришли «многие нагие и голодные люди крымцы». «Казанская история» повествует, что московский ставленник хан Ших-Алей устроил в Казанской земле «пять тысяч варвар». В результате все политические процессы приводили лишь к тому что, к власти последовательно приходили различные группировки элиты, ориентировавшиеся либо на Крым, либо на Москву. С 1445 г. по 1552 г., т.е. в течение 107 лет на казанском престоле успело побывать 13 ханов. Некоторые из них приходили по 2-3 раза. 

Насколько значительным был слой пришлой служилой знати? Последние исследования историка В.В.Трепавлова свидетельствуют о том, что к 20-м гг. XVI в. татарская служилая знать составляли  20000 человек. По оценкам Д.М. Исхакова, в Казанском ханстве в первой половине XVI в. насчитывалось от 180 до 240 тыс. человек. Таким образом, обнаруживается довольно высокий процент (10%) собственно служилой элиты в структуре населения. Именно эта часть населения относилась к «белой кости», т.е. была освобождена от многочисленных податей и пошлин. Вместе с тем значительную часть вооруженных сил Казанского ханства составляли представители местного населения, принадлежавшего к «черной кости». Однако в Казанском государстве мы не обнаруживаем процесса включения местных элит в структуру правящего класса. Еще в начале 

XX в. историк М.Г. Худяков обратил внимание, что здесь утвердился «замкнутый, олигархический строй, негибкий и консервативный». Пришедшие вместе с Улуг-Мухаммедом кочевые роды навсегда установили участие своих потомков в управлении государством. Несменяемость и наследственность ближайшего окружения ханов обуславливала постоянный состав правительства, и таким образом государственный строй был наследственной олигархией. Взятие Казани войсками Ивана IV в 1552 г. привело к окончательному расколу служилой элиты. Подавление широкомасштабного антироссийского восстания 1554-1555 гг. проводилось в основном силами самих жителей.  В августе 1554 г. воевода М.В. Глинский писал царю, что «на луговых изменников посылали из Казани «всех арскых и побережных людей и с Нагорною» (т. е. всех перешедших на сторону России татарских аристократов из Арской, Побережной и Нагорной сторон). Во главе этих сил были поставлены видные представители господствующих кругов - князь Кебеняк и мурза Кулай. В ходе карательных акций 1554-1555 гг. по сообщению Никоновской летописи были уничтожены лучшие силы  служилой знати: 1560 именных  людей. Никоновская летопись, подводя итоги подавлению восстания 

1552-1557 гг. отмечает: «Казанские люди лутчие, их князи и мурзы, и казаки, которые лихо делали, все извелися». 

О том насколько значительным был урон, нанесенной «белой кости» Казанского ханства, свидетельствует первая перепись Казанского уезда. Через 10-15 лет после присоединения к России только в левобережной части служилых татар, имевших поместья, оказалось более чем в три раз меньше, чем русских: 700 русских помещиков и 200 татарских землевладельцев. «Писцовая книга Казанского уезда 1602-1603 гг.» показывает, что из 20000 представителей служилой знати Казанского ханства свой статус в Российском государстве сохранили лишь 230 человек. 

К середине XVII в. набирает обороты процесс христианизации татарской элиты. К переписи 1647-1657 гг. новокрещены составляют без малого 30% всех служилых землевладельцев Казанского уезда. Насильственное изменение веры продолжалось вплоть до 

70-х гг. XVIII в. Часть служилого населения из-за «бедности» и «скудости» оказывается в составе податного населения. В результате этих процессов в регионе практически меняется этнический облик местной элиты. В составе русского сословия «служилых татар» начинают доминировать выходцы из Мещерского края. Они добровольно переселились в Московское княжество еще в XV в. По подсчетам Д.М. Исхакова в 1630-х гг. служилых татар в «мещерских» уездах насчитывалось до 24000 человек. Это цифра в 3,5 раза больше числа служилых татар Казанского края середины XVII в., численность которых составляла 7,5 тысячи человек. 

В чем заключалось принципиальное различие в политическом мировоззрении мещерских татар и знати прежнего Казанского ханства? Мишари были далеки от того, чтобы переживать горечь поражения после взятия Казани, они не подвергались насильственной христианизации, их не лишали поместий, не переводили в ясак. Более того, мишари даже в конце XVIII в. помнили о своем участии в штурме Казани. В 1792 г. депутат, избранный от мишарей Уфимской провинции, Абдулкадыр Абдулкаримов обратился с прошением генерал-прокурору А.Н. Самойлову. Он особо указал на «беспорочные предков наших российскому скипетру службы как при взятии Казани, так и в других многих тогдашнего времени случаях». Примечательно, что депутат А. Абдулкаримов связывает историю возникновения мишарей не с основанием или падением Казани, Касимова или других городов Поволжья, а добровольным «выходом» мишарей из Золотой Орды к московским государям. Он пишет: «Мещерякский наш народ прежде других иноверцев по собственному своему желанию, переселившись из Золотой Орды в Россию еще в 7001 году (1492)».

Именно мещеряки являлись мощным сдерживающим средством, которое использовали московские правители Василий III и Иван IV против ногайских набегов. Ногайский мурза Саид-Ахмед пенял Ивану IV: «Отец твой стар человек был, а с нами в правде был. И на наши улусы мещерских людей коней отганивати ни один человек не бывал. Так же и наши люди неповинны. И после того отец твой Василей лет пять и шесть на наши улусы мещерян напустил. Животину нашу поимали. И гости наши пойдут и они у них так же животину крали». В 30-е гг. XVI в. ногайские бии жаловались правительству Ивана IV: «А он [Василий III] посылаючи своих мещерских казаков на всякое лето тысячами. У нас коней отганивали».

 В то же время казанские татары точкой отсчета своей истории считали «Казанское взятие», тем самым отводя в своей исторической памяти особую роль ханству.   

Большую часть своего прошения А. Абдулкаримов посвятил показу той роли, которую сыграли мишари при подавлении многочисленных башкирских восстаний: «Против самих башкирцев в 1676 г. взбунтовавшихся, по усмирению коих через трехлетие время оставлены были предки наши между селениями их для жительства и примечания за их поступками и для безопасности города Уфимского. И были разделены по волостям их башкирским с поселением на землях занятых ими после тех бежавших ногайцев.  Во время второго башкирского бунта, произведенного в 1707 г. под предводительством возмутителя своих Алдаря и Кучума, причем первой жертвой их дерзости их были предков наших жилища, кои они выжегши, скот и прочее и имущество пограбили, многих из их семейств побили, а молодых людей и жен пленили, распродали киргизцам и бухарцам для единого того что навсегда в непоколебимой верности пребывали и к начинаниям приставили. По начатии в 1735 г. строения города Оренбурга предки наши, быв раскомандированы из селений своих для проведования от сего вновь заводимого города линии с устроениями крепостями и редутов до Иртыша, когда башкирцы открыли третий бунт, называемый Акаевским, через сына первого бунтовщика Кучума причинили нашему мещерякскому народу толикой же вред, как прежде и тем привели нас, всеподданнейших, во всекрайнейшее же разорение с убийством и расточением немалых семейств наших». 

О безупречной лояльности российским властям мишарей свидетельствуют и главные руководители Оренбургской губернии XVIII в. П.И. Рычков многократно отмечал, что «…служилым мещерякам, кои давно сошед из Темниковского и других великорусских уездов в Башкирию, жили на башкирских землях, платя башкирцам оброки, и вместе с ними служили, по тому именному указу велено от башкирцев быть отделенными и за верность их и службу, что они к противностям не пристали и против них служили». 

К 1736 г. численность мишарей в Уфимской провинции составляла 26 тысяч человек мужского пола, т.е. около 55 тысяч человек.  Как отмечает глава Оренбургской экспедиции И.К. Кирилов: «К службе годны 5 тысяч». Поскольку мишари, как и башкиры, несли службу и повинности со двора, то количество мужчин, живущих в одном дворе, колебалось от 5 до 7. Соответственно, в конце XVIII в. в Оренбургской губернии число мишарей осталось на том же уровне, что и в 30-е гг. XVIII в. - около 50-55 тысяч человек. 

Одной из форм контроля башкирских старшин было назначение к ним в качестве писарей мишарей. Это делалось якобы из-за недостатка грамотных людей. В наказе башкир Исетской провинции отражено недовольство башкир этим фактом: «…при них старшинах имеются для вспоможения сотники из нашей братьи из башкирцев да для письменных дел писари, которые по прежним из главных командиром указом, определяются из мещерякского народа с платой им денег по 12 рублей, которые мы собираем  с команд с башкирцев, от чего приходит наш народ в огорчение, а понеже оное определение мещеряков в писари учинено было потому, что из нашего башкирского народа достаточно татарской грамоте умеющих не сыскивалось, просим, чтобы к старшинам в писари из мещеряков определение было отставлено, а повелено было определять из нашей братии из башкирцев с позволения Уфимской провинциальной канцелярии, ибо между башкирского народа ныне ученых людей состоит довольно».  

Несмотря на то, что в Уфе существовал общий список «служилых татар и мещеряков», тем не менее их статус и поместные оклады различались. Служилые мишари были пожалованы поместным окладом от 100 до 130 (от 160 до 212 га, татары - по 60 четвертей (98 га) пашенной земли.

Таким образом, потомки казанской служилой аристократии и выходцы из Мещеры и Касимова интерпретировали события 2 октября 1552 г. с диаметрально противоположных позиций (одни защищали Казань, другие ее штурмовали). Однако к началу XVIII в. формируется общее лояльное представление о легитимности российской власти. Этому способствовало не только то, что служилые татары и мишари были записаны в один служилый список, но и близкое экономическое положение, в котором обе служилые группы оказались на Южном Урале. Дело в том, что у российского государства не было возможности обеспечить земельными угодьями служилых татар в Уфимском уезде. Государственных земель едва хватало для отведения поместий русским дворянам Уфы, о наделении же служилых татар думали в последнюю очередь. Именно поэтому те были вынуждены заключать договора об аренде земли с башкирами. В результате в конце XVIII в. общее число арендаторов башкирских земель достигло 26 тысяч человек, из которых 17 тысяч были мишарями и 9 тысяч служилыми татарами. Необходимость арендовать землю в качестве частных лиц приводило к тому, что служилые татары и мишари экономически зависели от башкир-вотчинников. Нередко договора предполагали не только выплату оброка, но и выполнение некоторых натуральных повинностей, сближающих служилых татар и мишарей с зависимым от  башкир населением. В декабре 1735 г. в своем «Рассуждении», представленном в Кабинет министров, глава Оренбургской комиссии И.К. Кирилов писал: «Мещеряки, служилыя татара по указом из других городов с начала Уфы и после накликаны и определены служить по Уфе. Знатно тогда намерение было мешать посторонних с башкирцами, однако ж не офундованы (обеспечены) собственными землями, но принуждены на башкирских жить и давать им подать, и потому вошли было во крестьянство, а по последней мере в послушание башкирцем». 

В 1736 г. старшина Дуванской волости Мендияр Аркаев сообщил властям о положении дел в башкирских волостях, расположенных по реке Ай: «А сена у них еще ни одной копны не поставлено, да и ставить им сена будет нельзя, а прежде на них сена ставили мещеряки, ясашные татара и черемиса, а ныне при них таких народов нет, а сами работать ленивы».

Зависимость мишарей и служилых татар не ограничивалась лишь исполнением денежных и натуральных повинностей. В ходе многочисленных восстаний, сотрясавших край в XVII - первой половине XVIII вв., башкиры насильно принуждали своих арендаторов участвовать в военных действиях против российских властей. Используя традиции монгольской армии, когда из зависимого или покоренного населения создавались передовые отряды, используемые в наиболее опасных местах военных действий. Подобное положение вещей приводило к тому, что во время восстаний служилые татары и мишари Уфимского уезда во время восстаний переходили на сторону российских властей.

Глава Оренбургской экспедиции И.К. Кирилов, убедившись в лояльности служилых татар и мишарей, поставил своей целью ликвидировать их экономическую зависимость от башкир-вотчинников, переселив их ближе к российским крепостям и обеспечив землей из фонда, реквизируемых у восставших башкир. 

Лояльность, продемонстрированная служилыми татарами и мишарями в ходе подавления башкирских восстаний 1730-1740 гг., подготовила благоприятную почву для включения элиты служилых мурз и мишарей в российское дворянство. Не случайно, что первым российским генералом из служилых татар, становится Кутлу-Мухаммед (Алексей Иванович) Тевкелев. Следует отметить, что он хотя и приобрел имение в Казанском уезде, однако, предки его принадлежали не к казанским, а к касимовским татарам, т.е. к наиболее лояльной российской короне части татарской служилой элиты. Он получил звание генерал-майора в 1755 г. в том числе и за успешное руководство подавления башкирского восстания 1755 г. Еще в конце XVII в. Тевкелевы являлись мелкими татарскими служилыми людьми Свияжского уезда. В 1703 г. были приравнены к однодворцам. В 1698 г. Кутлу-Мухаммед Тевкелев был назначен толмачом татарского языка в Посольском приказе с жалованием в 10 рублей и поденным кормом 

10 денег. В декабре 1722 г. во время Персидского похода был старшим переводчиком у Петра I . В 1733 г. Тевкелев приобрел земельные владения и крестьян у служилых мурз Яушевых в Терсинской волости за 3000 рублей. В конце XVIII в. его внуки являлись крупнейшими землевладельцами Оренбургской губернии. 

В 1850 г. за ними числилось 915 душ мужского пола иноверцев и 27860 десятин земли.

Несмотря на примерную лояльность российским властям, перед служилыми татарами оставалось одно непреодолимое препятствие, мешающее включению их в структуру российского дворянства. Вплоть до конца XVIII в. приверженность исламу ограничивала их права не только в вопросах владения крепостными крестьянами, но и не способствовала успешному карьерному росту. В этом отношении пример Тевкелева скорей является исключением, чем распространенной практикой. Лишь вступление на престол Екатерины II создало более или менее благоприятные условия для улучшения положения мусульман в Российской империи. В своем Наказе в Уложенную комиссию 1767 г. императрица особо заметила, что «весьма бы вредный для спокойства и безопасности своих граждан был порок, запрещение или недозволение их различных вер». Следствием нового курса становится создание в 1788 г. Оренбургского магометанского духовного собрания. Одновременно с этим историческим событием российские власти предпринимают ряд шагов по включению татарской служилой элиты в структуру российского дворянства. 22 февраля 1784 г. Екатерина подписала указ «О позволении князьям и мурзам татарским пользоваться всеми преимуществами российского дворянства». В вводной части отмечено, что среди князей и мурз, оставшихся «в магометанском законе», находятся такие, коих предки за их верную Всероссийскому престолу службу получили от высоких предков наших жалованные грамоты и поместные дачи и другие неоспоримые доказательства, что служба и состояние их были равными с прочими благородными». Однако власти не собирались отменять законы ХVII - начала ХVIII вв., запрещавшие помещикам-мусульманам покупать и приобретать крепостных христианского исповедания. К тому же указ от 1 ноября 1783 г., по которому разрешался прием на военную службу и награждение офицерскими званиями татарских мурз, предписывал, что выше звания премьер-майора мусульманин подняться не мог. Каждому просителю необходимо было «предъявлять жалованные предкам их государственные грамоты на недвижимые имения или другие письменные виды, утверждающие благородство, с явным доказательством, что они от тех родов произошли».

Насколько сложной и противоречивой была инкорпорация татарской элиты в структуру дворянского сословия России, свидетельствуют формулярные списки служащих дворян Оренбургского пограничного корпуса. Из 2055 дворян, которые несли службу в частях корпуса с 1743 по 1802 гг., лишь у 8 военных в графе происхождении было указано «из татарских князей» или «из мурз». При этом только трое -  князь Николай Иванович Максютов (капитан), Ахтям Ширгазинович Дашкин (штабс-капитан) и Усман Гумерович Дашков (подпоручик) служили в офицерских чинах.  Иван Колчурин, Темирбулат Терегулов, Ахмет Чанышев, Сулейман Дивеев и Мустафа Дивеев были унтер-офицерами. Любопытно, что из 8 служащих двое - Максютов и Колчурин - были православными. Из 8 человек только за отцом Николая Ивановича Максютова были указаны наличие крепостных крестьян. В формулярном списке Николая Ивановича отмечено: «За отцом его в Касимовском уезде и других, кроме татар, имеется 329 душ мужеского пола». Таким образом, указ от 1 ноября 1783 г. о разрешении поступать на службу татарским мурзам и князьям с правом получения офицерских чинов не привел к массовому притоку на государственную службу представителей татарской элиты. По крайней мере, даже спустя полвека после выхода указа количество служащих мурз и князей в Оренбургской губернии исчислялось единицами. К началу ХХ в. в Поволжье и Приуралье были утверждены в дворянском достоинстве представители 78 мусульманских (в т.ч. башкирских) родов.