Хроника нестабильного мира

"После определённого возраста каждый человек отвечает за своё лицо"
Альбер Камю

Прогноз погоды интересовал людей во все времена. Одним это нужно для работы, другие просто не могут без этого жить. Тема больше волнует взрослых, но чтобы и дети не отставали, учителя заставляют их вести дневники наблюдений за погодой. Любопытно, что когда-то в уфимской Мариинской женской гимназии девочки даже писали на эту вечную тему сочинение - "Почему в обществе так часто говорят о погоде?"

О погоде и политике

Попытки наблюдений за атмосферными явлениями делались ещё в древности в Китае, Индии, странах Средиземноморья. Но лишь в начале XVII века, когда были заложены основы физики, появилась и современная метеорология. Она, собственно, и родилась как раздел физики - первые приборы для неё были изобретены Галилеем. Ломоносов уже считал метеорологию самостоятельной наукой, он одним из первых высказал предположение о возможности научного предсказания погоды.
В нашем городе более или менее регулярные метеорологические наблюдения стали проводиться с конца XVIII века. В первой половине следующего века они стали систематическими, если вообще таковой можно назвать работу, выполняемую любителями. Так, аптекарь, Г. Боссе в 1834-1849 годах фиксировал сведения об атмосферном давлении, температуре воздуха, скорости ветра, о времени замерзания и вскрытия рек (удивительно, что журнал его наблюдений сохранился, он находится в музее Башгидрометеоцентра). Параллельно наблюдения велись и учреждённым в 1834 году Губернским статистическим комитетом, а также преподавателями и учениками правительственной мужской гимназии. Причём последние работали столь профессионально, что в конце концов им было передано оборудование метеослужбы Статистического комитета. Начиная с 1845 года метеосводки стали регулярно печататься на страницах газеты "Оренбургские губернские ведомости". Несмотря на это, считается, что начало достоверных инструментальных наблюдений за погодными явлениями в Уфе приходится на 1877 год, когда метеорология Уфимской губернии попала в сферу влияния Уфимского губернского земства.
К 1917 г. на территории Уфимской губернии уже функционировало 22 метеостанции. В то же время многочисленные любители продолжали вести свои наблюдения за погодой. Сто лет назад, в 1906 году, садовод-любитель Фёдор Гудков отмечал, что весна была ранней: Белая освободилась ото льда 19 марта (1 апреля нового стиля), а 21 апреля (4 мая) уже зацвела черёмуха. 90 лет назад, 8 (21) мая 1916 года, Фёдор Иванович зафиксировал обильный снегопад. А восемь десятилетий назад, в сентябре 1926-го, записал: "Ежедневные дожди и ненастье продолжаются три месяца без перерыва. В саду урожай яблок хороший".
Как предание уфимцы вспоминают вполне зимний снег, выпавший однажды на только что распустившиеся цветы яблони. Но с датой уже путаются. Случилось это четверть века назад -
17 мая 1981 года. Сорокаградусные морозы были в январе 1969-го и под новый, 1979 год. Многие вспоминают и катастрофический разлив рек в мае того же 1979-го. А вот что писал питерский журнал "Неделя" в 1914 году: "В конце апреля [т.е. в первой половине мая по новому стилю - прим. авт.] произошёл необыкновенный разлив реки Белой. Подъём воды был более 5 саженей [т.е. почти 11 метров - намного выше, чем в 1979-м]". В наши дни подобных записей - на протяжении десятилетий - никто, должно быть, уже не ведёт. Впрочем, увлечённые люди афишировать себя не любят, они просто грамотно  и аккуратно делают работу, которая им нравится. Как делал это Яков Васильевич Кургузов, о котором и пойдёт речь.
Даже сегодня, когда на помощь метеослужбе пришла такая техника, которая Ломоносову и Галилею и привидеться не могла, долгосрочный прогноз далеко не всегда сбывается. А вот 75 лет назад, когда одним из символов жизни нашей страны стало слово "колхоз" со всеми сопутствующими этому политическими составляющими, один человек в нашем городе настолько серьёзно прочувствовал тонкую материю примет и атмосферных явлений, что решился через прессу озвучить свой прогноз на 1931-й: год будет засушливый. За что был, конечно, обвинён в разжигании панических настроений. И хотя итог дела с таким обвинением не вызывал сомнений, следователи почему-то не торопились: возможно, просто смотрели на мутное небо в надежде на весенний дождь. А обвиняемый в это время ждал своей участи в подвале печально известного дома на Сазонова (позже Сталина, ныне Коммунистическая). Он выдержал несколько допросов, один из них вели сразу 13 человек. Напор был сильный, ведь Кургузову (а это был именно он) инкриминировались вредительство и организация повстанческих отрядов по знаменитой 58 статье - "антисоветская деятельность". Возможно, следователи и не подозревали, что сам Сталин относился к метеорологам и их прогнозам вполне лояльно, ведь в молодости сам успел вкусить их нелёгкого хлеба, поработав на метеостанции в Тифлисе.

Уфимская фамилия

Фамилия "Кургузов" в нашем городе обосновалась давно, в уфимском справочнике 1911 года в списке домовладельцев она встречается пять раз. Но родиной нашего героя была деревенька Ново-Скобелево Бузулукского уезда. Из-за скудости семейного бюджета мальчика после смерти матери отдали на воспитание деду, работавшему лесным объездчиком Бузулукского бора (не путать с лесничим, по тогдашней терминологии - начальником лесников и объездчиков).
Конец девятнадцатого века в истории России был отмечен всплеском развития сети народных училищ и школ. Якову тоже удалось получить начальное образование: в церковно-приходской школе его обучал грамоте дьяк. Почти каждый день в тулупе до пят топал мальчик по зимней дороге в соседнее село - почти десять километров! Вот где закалялся характер! Летом пас бабушкиных кур и уток. Не раз ему доставалось за пропажу бестолковой птицы, забредавшей куда ей вздумается. Повзрослев, Яков устроился подёнщиком к местному помещику.
Но Кургузов хотел учиться. Помогла тётка. Она шила обмундирование для сельскохозяйственного училища и упросила управляющего допустить племянника к экзаменам. И однажды сияющий от счастья Яков пришёл к родственникам в новенькой форменной тужурке и фуражке с кокардой: экзамены он сдал на "отлично". За успехи в учёбе ему была назначена стипендия от земства.
Весной 1915 года, сразу после окончания училища, он оказался на фронте. Среди солдат преобладали не умеющие читать деревенские парни, потому образованный и сообразительный рядовой сразу обратил на себя внимание, и командир отправил его в Саратов, в школу прапорщиков. Но тут впервые, пожалуй, резко проявил себя кургузовский характер: Яков не желал учиться на военного, ведь ещё в училище у него вдруг проявилась любовь к барометрам, анемометрам и психрометрам, среди которых он чувствовал себя великаном, могущим повлиять даже на атмосферные вихри. Экзамены он успешно провалил и, довольный собой, вернулся на фронт. Но удивлённый командир - как же, отличник, и вдруг не сдал простых экзаменов - тут же отправил Кургузова в Казанскую школу прапорщиков. История повторилась. На этот раз командир полка закатил ему взбучку - не хуже той, что когда-то устраивал мальчику дед за пропажу уток. Даже пригрозил судом. И вновь Яков оказался в школе, на этот раз его приняли без экзаменов - командование поспособствовало. Вскоре крест с белой эмалью (знак школы прапорщиков) украсил грудь молодого командира взвода Юго-Западного фронта.
Тогда, в 1916-м, на этом направлении разворачивались основные события: в мае - июле состоялось знаменитое наступление под командованием генерала Алексея Брусилова - знаменитый Брусиловский прорыв. Австро-венгерская армия потеряла до полутора миллионов человек. О наших потерях энциклопедии говорят мало. Но вот свидетельство очевидца - командира взвода Кургузова: "Бои были жестокие. Достаточно сказать, что после одного из них от нашей роты (240 человек) целых и невредимых осталось только трое".
Но Якова судьба хранила. Однажды снаряд упал в двух метрах от него, скатился прямо к ногам. И не разорвался. В другой раз в одной из прифронтовых деревушек его подняли ночью по тревоге. Кургузов уже бежал на позицию, когда сзади раздался взрыв. Дом, из которого он выскочил буквально минуту назад, разнесло до основания.
Жаль, что в своих воспоминаниях (он записал их в 1960-е гг.) Яков Васильевич обошёл некоторые моменты, которые сейчас были бы особенно интересны. Так, если он чуть ли не с гордостью рассказывает, как не хотел быть командиром, то история с Георгиевским крестом, заработанным в одном из боёв, не упоминается вообще. Хотя сын Якова Васильевича уверенно говорит, что такой крест был, но, к сожалению, потерялся. Зато Кургузов много пишет о братаниях с австрийцами в Галиции в конце 1917 - начале 1918 года. Обратите внимание на время: в Петрограде и Москве, во многих других городах Российской империи уже установилась советская власть, Австро-Венгрия тоже трещала по швам. А здесь, на фронте, хотя  не было боёв и солдаты не хотели воевать, с позиций никто не бежал. И самое невероятное - русские солдаты не бедствовали, у них был белый хлеб, масло, сало! Во время братаний они делились едой с голодающими австрияками. Взамен получали часы, бритвы. И те, и другие мечтали о скором возвращении домой, а военный фотограф выстраивал слегка удивлённых и чуть настороженных парней и снимал их всех вместе - на память.
В Красную армию офицера Кургузова не взяли, в начале февраля он демобилизовался. Вернулся на родину, устроился заведующим метеостанцией в Безенчуке. Кое-какое оборудование сохранилось с прежних времён, работали и с тем, что смогли раздобыть сами, но их труд востребован был мало: разгоралась гражданская война. В 1919-м Кургузова мобилизовали в армию Колчака. Сын крестьянина, считавший советскую власть своей, не пожелал воевать против неё. Он симулировал контузию. С госпиталем попал в Тюмень. Уже там заразился сыпным тифом, долго и тяжело болел.
С приходом красных Кургузов вновь стал лицом, не вызывающим доверия. Его отправили на проверку, но в армию и после неё не взяли, а предложили работать по специальности. Новая власть уже начала перекраивать границы - пока только военных округов, но именно поэтому в родные места Яков Васильевич вернуться не смог, и в январе 1921 года попал в Уфу. Здесь его сразу назначили инструктором по метеорологии. Поселили Якова Васильевича в бывших Оренбургских номерах (в 1920-е годы - гостиница "Астория") на углу Сазонова и Бекетовской (ныне Коммунистическая и Социалистическая). И, парадокс того времени - на постояльце, ходившем по шикарным гостиничным коврам, были дырявые брюки, видавшая виды гимнастёрка и рваные ботинки. Увидавший его в таком виде председатель губисполкома распорядился выдать инструктору "возможную одежду". Вскоре Кургузов щеголял в красной рубахе, брезентовых брюках и… лаптях.

Художник неба и земли

Метеосеть, некогда входившая в структуру Земства, попала в ведомство губернского земельного отдела. За время гражданской войны количество метеостанций сократилось в несколько раз, оборудование было разграблено. Разруха и голод начала 1920-х несли угрозу полного уничтожения того, что осталось. Больше двух лет Кургузов вёл наблюдения без чьей-либо помощи. Тогда-то и выработалась у него привычка, от которой он не отказался до самой смерти: невзирая на стужу или дождь, несколько раз в день он записывал показания приборов. Но то на первый взгляд немногое, что сделал Кургузов в те годы, позже было названо восстановлением метеорологической сети. Не было у него тогда советчиков, не было руководства - всё приходилось решать самому. Самым главным его начальником была совесть.
Легче стало в 1923-м, когда у него появились подчинённые. А вскоре Кургузов женился и переехал к жене - в маленький домик над обрывом в самом начале Гоголевской улицы. Казалось, жизнь потекла размеренно. В 24-м родился первенец, в 28-м Яков Васильевич окончил метеорологические курсы при Тимирязевской сельхозакадемии. И вдруг в 30-м его как "бывшего участника белогвардейской банды" лишают избирательных прав.
А в начале следующего года он дал злополучный прогноз на лето и урожай. Тут же появился донос на него. В доносе отмечено его мнение о деревенской бедноте: как-то Кургузов в разговоре неосторожно заметил, что в деревне работящий крестьянин бедным быть никак не может. А ещё в доносе говорилось, что при приёме на работу Кургузов придерживался неправильной линии: не брал людей из бедноты. Правда, обвиняемый, судя по материалам дела, и не скрывал этого: он действительно выбирал работников не по происхождению, а исключительно по деловым качествам - предпочитал работников честных, умных и трудолюбивых.
Никаких признаний во вредительстве Кургузов не сделал, и однажды его вывели во двор, где уже стояли солдаты с винтовками. Минута, что он стоял у стены в ожидании расстрела, шла мучительно долго. Яков Васильевич мысленно простился с женой и сыном, вспомнил и то, что ему нет и тридцати семи. Не раз до этого он бывал на волоске от смерти, но то было на войне, там были враги. А здесь - свои! Пусть формалисты, пусть самодуры, но свои же! "Ну и пусть, перед совестью и людьми я чист".
Прозвучала команда "отставить!".
- Смотри какой! - не без удивления съехидничал следователь. - Другие с ума сходят, а ему хоть бы что. Сразу видно - враг.
Из полученных им восьми лет Кургузов отсидел в изоляторе на Достоевского девять месяцев. До кровавого 37-го было ещё далеко, нашлись защитники, и дело пересмотрели. Тем более, что появился новый важный "свидетель" - предсказанная Кургузовым засуха. Деятельность учреждения в доме на Фрунзе, 51 (там размещалось управление гидрометеослужбы) стала в его отсутствие давать сбои, и Якову Васильевичу позволили вернуться на своё место. Более того, через два года его восстановили в избирательных правах. Он продолжал мотаться по районным станциям, организуя их работу и обучая персонал. Принципов своих не менял и к отбору кадров относился столь же жёстко. Разве что в разговорах стал более осмотрительным. На собственной шкуре испытав методы работы советской карательной системы, он понимал, что второй раз пощады не будет. Можно только позавидовать твёрдости его характера: с клеймом судимости он доработает до самой пенсии, напишет несколько работ, не получая при этом ни званий, ни продвижений по службе. Общепризнанной была лишь его высочайшая квалификация. Даже во время войны его по этой причине демобилизовали. А вот реабилитировали лишь через 28 лет после ареста - в 1959 году.
Внешнее спокойствие Кургузова никак не соответствовало его натуре: его активность и увлечённость работой, да и всем, чем он занимался, выдавали человека чувствительного, творческого и даже беспокойного. Ещё в 1930-м он неожиданно для самого себя увлёкся рисованием. Шедевров, конечно, не создал, но десятки его пейзажей, главную роль в которых играет состояние огромного - на три четверти рисунка - неба, удивляют передачей цвета. Но в конце концов возобладал технический подход, и однажды Кургузов привёз из Москвы "Фотокор". Любительской цветной фотографии тогда не было, но для хорошего фотографа это не препятствие: красота может обойтись и без цвета. И столько наснимал тогда Кургузов, что позже оформил несколько больших альбомов. Почти под каждым снимком - подробная подпись и дата.
В 1967 году Кургузов вдруг попал чуть ли не в самый центр культурных событий: в феврале в его дом на Гоголя пришла большая делегация, в центре которой была дочь великого Шаляпина Ирина Фёдоровна. Уфимские краеведы установили, что именно в этом доме в 1891 году квартировал будущий всемирно известный певец. К сожалению, осталось неизвестным, знал ли до прихода делегации о таком факте истории дома сам Яков Васильевич. Скорее всего да, ведь он был коллекционером, а коллекционеры - народ дотошный. К искусству же он относился с большим уважением: в одном из его альбомов наклеен снимок, сделанный во время встречи в уфимском аэропорту Сергея Яковлевича Лемешева. И ещё одно свидетельство:
- Однажды в конце 1950-х, - вспоминает сын Кургузова Юрий, - возвращаясь с Белой, мы увидели одиноко сидящего на камне старика. В глазах его были слёзы. Отец объяснил тогда, что старик - бывший артист Большого театра Народный артист СССР Максим Дормидонтович Михайлов. И ещё пояснил, что эти места для него святы, ведь они связаны с именем Шаляпина [М.Д. Михайлов и сам несколько лет перед революцией жил в нашем городе - прим. авт.].
При жизни никаких поощрений от власти Яков Васильевич так и не получил. Да и не ждал он их. Главным для него было то, что дело, которое он молодым инструктором начинал в далёком 1921-м, обрело силу. Он знал, что это для него лучшая награда.

Автор благодарит за помощь сотрудников Башгидрометеоцентра.

Журнал "Уфа" // Анатолий ЧЕРКАЛИХИН