Юлай, сын Закира

Юлай стучится в дверь редакции. Молодой, современный, немного неразговорчивый, так похожий на свободных художников парень с длинными кистями рук. Сразу вспомнилось, как буквально день назад его мама Миляуша Мутягуловна показывала мне хранящуюся у нее на рабочем компьютере картину сына. "Молитва" - сложенные руки, лицо мужчины, скулы, свойственные упрямым.
- О Юлае много говорили, когда прошел конкурс, посвященный юбилею Салавата Юлаева, в котором он был самым молодым участником, - рассказывала мне мама. - Говорили, что зажглось имя нового портретиста.

Я вспоминаю этот разговор: очень уж Юлай, студент последнего курса УГАИ, похож на молящегося мужчину, портрет которого написал. Будто сам сошел с холста. Неловко соскальзывает вопрос: "Это твой отец?".
- Да, это папа.
Простая фраза, и Юлай становится немного другим. Аминев Юлай, взрослый и самостоятельный, перебирается в прошлое - по мальчишеским озорным и задумчивым лицам своих школьных фотографий, уже разложенных на столе. В детство, о котором помнит не так уж много, но которому доверяет. Как не верить, если там случилось самое сокровенное: первые рисунки, первые пластилиновые скульптуры? Впрочем, все началось еще до рождения Юлая.
Закирьян Аминев, молодой студент, увлеченный своей большой коллекцией открыток с репродукциями самых разных картин, любил говорить:
- Мой сын будет художником!
- Закир, ты шутишь, наверное? - отвечали друзья.
Но вот у Закира появился сын, и говорить еще не научился, как стал рисовать: восьмимесячный Юлай уже выдавал свои первые шедевры изобразительного искусства. Все стены в доме были изрисованы до уровня, куда он мог дотянуться. Подрастал, и рисунки появлялись все выше и выше. Разноцветные мотоциклы и люди разбредались по обоям. А папа покупал маленькому сыну редкие тогда немецкие маркеры.
Первую серьезную книгу тоже купил Юлаю папа. Она называлась "Рисование головы человека". Вторая - "Школа изобразительного искусства" - пять томов.
В семь лет юный художник переехал с семьей в Сибай - папу перевели в тамошнюю прокуратуру. На новом месте, пока домочадцы осваивали квартиру, мальчишка заглянул в кладовку. А там, во мраке, хранились неизвестно кем слепленные пластилиновые фигурки. Вот так подарок! Юлай всерьез увлекся лепкой. Любил лепить крупных, сильных животных. Долго-долго в нем боролись желания: заниматься скульптурой или живописью?
Вдруг выплыло из того времени еще одно воспоминание:
- Когда мы ездили к бабушке в деревню, проезжали дорогу по краю горы. Мне всегда хотелось ее сфотографировать. В 90-м году мама купила мне фотоаппарат "Смена", мой первый фотоаппарат, и как-то летом я заснял это место.
Это желание показать, запечатлеть, тянувшееся со времен изрисованных обоев, Юлай воспринимал нормально, а точнее - никак не воспринимал. Он просто с этим родился. Но родители заприметили.
- Мальчик все время рисует! - сказала как-то мама преподавателю сибайской художественной школы. Это произошло, когда восьмилетний Юлай перепробовал вагон секций и кружков. Ходил в танцевальный, в клуб юных натуралистов, на станцию юных техников - нигде ему не нравилось. А художественную школу, куда его приняли сразу во второй класс, несмотря на "неподходящий" возраст, полюбил.
Учился четыре года, и все это время догонял своих однокашников по художке. В классе у добродушного Руслана Замановича Бикбаева он был самым младшим - тоненький восьмилетка среди серьезных восьмиклассников. Только потом понял, что сравнивать себя со своими сверстниками уже не может - перегнал.
Обучали в художественной школе линогравюре, чеканке, любимой лепке. Конечно, иногда вырывался тихий каприз: надоело писать натюрморты с одним и тем же чайником! Но еще до художки мальчуган начитался биографий разных мастеров. Усвоил: художник должен быть сильнее собственных эмоций. Раз начал - должен дописать. Это правило хорошо действовало.
Училось нелегко, но весело. Руслан Заманович был веселым. Все его звали Пельмень, но он не обижался. Говорил: "Ребята, лучше мне сразу скажите, какое прозвище придумали. А то будете за спиной шептаться - нехорошо". И ему откровенно говорили, а он смеялся.
В 13 лет, уже в Уфе, Юлай впервые попробовал писать маслом. Живопись стала захлестывать все остальные интересы. Но вместе с этим появился и первый страх: если стану художником, смогу ли заработать на жизнь? Как буду семью содержать? Что делать? Уступить желанию? Заняться чем-то полезным?
- Меня формировали как художника две силы: педагоги и родители, - говорит Юлай. - Учителя подсказывали темы, формы, а семья воспитывала во мне моральные стороны художника. Может, поэтому я не поддался сомнениям. У меня была поддержка.
В училище искусств в борьбе живописи и скульптуры выявился победитель:
- Я понял, что мне нравятся глаза человека. Глаза - не физическое что-то, а взгляд - на мир, на жизнь. Наверное, я всегда буду пытаться это передать. Пока пишу портрет, по глазам узнаю, что это за человек: добрый или недобрый, открытый или замкнутый. Из этого складывается портрет. Я понял не позже 10 лет, что нужно уметь сформулировать на картине чувства, мысли - только тогда она будет ценной.
Ценность мысли еще и в ее вынашивании, закрытости до определенного времени, до созревания. И, должно быть, от этого характер у Юлая непростой: сам по себе он замкнутый, все не рассказывает, соблюдает дистанцию, внимательно следит за тем, что говорит. Возможно, это щит от посягательств на свободу.
- Я не хочу преподавать в школе, не хочу работать в офисе. Хочу быть свободным художником!
Только одному человеку удается сделать его, взрослого, упрямого, свободного, маленьким, доверчивым мальчиком. В этом Юлай сам признался. Лейсан Галимова, молодая талантливая художница, жена, - только она может, не отнимая свободы, понимая по одному взгляду, сделать его мягким, уговорить.
- Лейсан училась в институте на курс старше. Как-то мы вместе в компании друзей поехали отдыхать на Нугуш. Там она мне приглянулась, да и я ей тоже. Потом, после еще одной поездки, она пригласила друзей в гости. В этой тусовке был и я. А когда все стали расходиться по домам, она сказала мне: может, ты останешься. И я остался, на целое лето.
В их молодой семье, семье свободных художников, семье автостопщиков (вместе бороздят просторы родины) нет рамок и границ: главой семьи становятся оба попеременно, а с бытовыми мелочами разбираются только сообща. И, конечно, оставлено много места для творчества, сомнений, дорог по краю горы и открытий, спрятанных в чуланах домов.

Журнал "Уфа" // Оксана КУЗЬМИНА