ГЛАВНАЯ
О ЖУРНАЛЕ
АРХИВ НОМЕРОВ
РЕКЛАМА В ЖУРНАЛЕ
КОНТАКТНАЯ ИНФОРМАЦИЯ
ГОСТЕВАЯ КНИГА

СОБЫТИЕ МЕСЯЦА

Италия - в зоне доступа
По инициативе Президента РБ Рустэма Хамитова XX заседание Российско-Итальянской Р...

Шанс для сирот
В ГДК состоялась церемония вручения детям-сиротам ключей от квартир. Счастливыми ...

На троллейбусе – в детство
В Международный День зашиты одним из подарков для ребятни и их родителей стало то...

Экология по-фински
В администрации Уфы состоялась встреча с официальной делегацией, представляющей ...

Праздничный июнь
12 июня Уфа отметит целый калейдоскоп знаменательных событий - День России, День г...

«Букет» белых фартучков

Впервые Последний звонок собрал выпускников Уфы вместе на площади Ленина. В это...


Йогурт по карточке
В Уфе запускается пилотный проект – электронная молочная карта.
Теперь молодые...


Клубника от бабушки
В этом сезоне в Уфе будут работать 165 летних кафе. Большая их часть расположится на...

Амуры без прикрас
В Национальном музее работает выставка, посвященная войне 1812 года, это первое мер...

«Театральный перевал»

С 1 по 18 июня на сцене Русского драматического театра пройдут 30 спектаклей обме...


Звезд собрал Нуреев
Уфа вновь встречает Международный фестиваль балетного искусства имени Рудольфа ...

Встреча на Эльбе
В Гамбурге в знаменитой галерее Эрнста Михаэля Винтера открылась персональная вы...

К Лондону - готовы!

Башкортостан в составе сборной страны на летних Олимпийских играх в Лондоне пр...


«Биатлон» - к чемпионату
Чемпионат мира по летнему биатлону пройдет в Уфе с 18 по 23 сентября. В турнире приме...

Ретрокалейдоскоп
200. 12 (24) июня 1812 года французская армия перешла через реку Неман и вторглась в пред...




     №06 (127)
     июнь 2012 г.




РУБРИКАТОР ПО АРХИВУ:

Нам 20

Дневник мэра

НАШ НА ВСЕ 100

ЛЕГЕНДЫ УФЫ

СОБЫТИЕ МЕСЯЦА

СТОЛИЧНЫЙ ПАРЛАМЕНТ

КРУГЛЫЙ СТОЛ

АВГУСТОВСКИЙ ПЕДСОВЕТ

РЕПОРТАЖ В НОМЕР

КУЛЬТПОХОД

ЭКОНОМКЛАСС

НЕЖНЫЙ ВОЗРАСТ

КАБИНЕТ

ARTEFAKTUS

ДВЕ ПОЛОВИНКИ

ЧЕРНЫЙ ЯЩИК

МЕСТО ПОД СОЛНЦЕМ

УФИМСКИЙ ХАРАКТЕР

РОДОСЛОВНАЯ УФЫ

СВЕЖО ПРЕДАНИЕ

ВРЕМЯ ЛИДЕРА

БОЛЕВАЯ ТОЧКА

ЭТНОПОИСК

ГОРОДСКОЕ ХОЗЯЙСТВО

ПО РОДНОЙ СЛОБОДЕ

ДЕЛОВОЙ РАЗГОВОР

К барьеру!

НЕКОПЕЕЧНОЕ ДЕЛО

Наша акция

Благое дело

ТЕНДЕНЦИИ

ЗА И ПРОТИВ

Облик города

СЧАСТЛИВЫЙ БИЛЕТ

СРЕДА ОБИТАНИЯ

ДАТЫ

МЕДСОВЕТ

ИННОВАЦИИ

ШКОЛОПИСАНИЕ

ВЕРНИСАЖ

ЧИН ПО ЧИНУ

Коренные уфимцы

ГЛАС НАРОДА

Семейный альбом

ЗА ЧАШКОЙ ЧАЯ

75-летие победы

Дети войны

ЕСТЬ МНЕНИЕ

СДЕЛАНО В УФЕ

Городские проекты

Человек и его дело

Архив журнала

Учитель года-2022

Слово мэра

450-летие Уфы

Прогулки с депутатом

То время

Мотиватор








РУБРИКА "СВЕЖО ПРЕДАНИЕ"

Кто услышал раковины пенье


Но даже после этого «странный дядька», как окрестили его здешние пацаны, продолжал упорно копаться в церковных останках. Вид у него был потерянный, будто он утратил самое дорогое на свете. Действительно, уничтожение собора стало для научного сотрудника Института истории, языка и литературы Петра Федоровича Ищерикова личной трагедией.
В один из тех невеселых дней ему попались два керамических голосника, которых всего в соборе было 27. Некогда их вмуровали в стены высоко под сводами храма для улучшения акустики. Глиняные горшки служили резонаторами. Ищериков забрал «осиротевшие» голосники в Институт. Долго разглядывал, вертел в руках, попыхивая трубкой. Потом приложил один к уху, как морскую раковину, словно надеясь на то, что глина могла записать шум и голоса столетий.
Ищериков считал, что собор могли не рушить. В 1940-м Совнарком БАССР вынес решение, предполагающее реставрацию первого каменного здания Уфы, возведенного в XVII веке. Но началась война, уникальное строение продолжало ветшать, что было на руку тем, кто хотел его убрать. Тем не менее это просто удивительно, что такое постановление вообще было. «Как могло оно появиться в разгар нападок воинствующих безбожников? - этим вопросом в свое время задавалась историк архитектуры Нинель Курбатова. - Кто-то надавил из Москвы? Ищериков переписывался с академиком Игорем Грабарем, но с художниками и архитекторами даже самого высокого уровня власти считаются редко. Тогда кто?».
Ответ кроется в письме Ищерикова профессору Н.Н. Воронину от 11 декабря 1955 года: «Постановление было сделано с участием… архитектора Николая Юрьевича Лермонтова, археолога Бориса Александровича Коишевского, в 1936 году приехавшего в Уфу из Ленинграда (в ссылку) и работавшего в музее (краеведческом. - Авт.). Я тоже принимал участие в их работе». В этом же письме упоминается о недавнем заседании в правительстве: «К защите собора присоединились Председатель Верховного Совета БАССР Загафуранов и все заседавшие. Проект (по сносу. - Авт.) был отложен». Думается, Ищериков мог бы объяснить такую поддержку желанием советских руководителей сохранить для обозрения будущими поколениями находившийся в подвале церкви каземат, в котором томились Салават Юлаев и Чика Зарубин с товарищами. Тогда как раз был взят курс на показ преемственности классовой борьбы в истории России, и памятники истории призваны были служить тому примером. Ищерикову и самому доводилось водить экскурсии по историческим местам города, показывая кремлевский собор, дом Демидова, место казни и могилы пугачевцев и, конечно, царские застенки.
Трагический поворот в судьбе храма, по глубокому убеждению Петра Федоровича, определил приезд Председателя Совмина РСФСР Яснова, у которого был большой опыт в подобных делах - в свое время он участвовал в генеральной реконструкции Москвы.
Подробности трехдневного взрыва были изложены в очерке «Зухра и Надежда», опубликованном в нашем журнале шесть лет назад, где приводится рассказ 85-летнего очевидца, члена комиссии по взрыву: «На Первомайской площади мы были не одни. Где-то рядом постоянно находился наш оппонент - краевед Петр Ищериков. Большая борода, как у Карла Маркса, всклочена, глаза горят. Вообще-то он был очень спокойным, приятным, культурным человеком, а тут, видно, сильно его проняло. Говорили: «Ищериков собрал стариков», в смысле верующих. Тогда, конечно, люди боялись демонстрировать протест против чего-либо, хотя в феврале 56-го состоялся ХХ съезд партии, и в самом разгаре была массовая реабилитация «презренных врагов народа». Слово «пикет» даже про себя не произносилось. Ищериков все-таки организовал что-то наподобие. Во всяком случае, мы видели и чувствовали это противостояние. Петр Федорович, думаю, готов был жизнь отдать за то, чтобы сохранить храм. Кажется, он даже самому Хрущеву посылал письма и телеграммы. Из Москвы вызвал корреспондента, постфактум в «Литературной газете» за 23 августа 1956 года появилась статья «В защиту памятников культуры», подписанная известными деятелями науки, искусства и литературы - Фединым, Грабарем, Эренбургом, Кориным, Тихоновым и другими. Срочно созвали бюро обкома. Во всем обвинили председателя комиссии по взрыву. Остальным тоже досталось - всех поснимали с должностей. Как же так получилось, что вину целиком взвалили на нас? Команда-то поступила сверху».
«Сверху» находился первый секретарь обкома Семен Денисович Игнатьев, в свое время секретарь ЦК по кадрам. В Башкирию он назначался дважды. В 1943-1946 годах безвылазно пребывал на Уфимском моторном заводе, за успешное решение правительственного задания по производству авиационных моторов получил орден Ленина (всего их у него было четыре). Снова приехал в 1954-м. До этого, с августа 1951-го до апреля 1953-го, был министром госбезопасности СССР. Со Сталиным его связывала личная дружба. После смерти вождя перенес инфаркт и попал в опалу. Хрущев его терпеть не мог. Любой лишний шум был теперь для Игнатьева некстати. Поэтому после выхода статьи быстро созвали бюро и тут же нашли «стрелочника».
Но на этом страсти не улеглись. В сентябре того же года приступили к уничтожению дома Нестерова на улице Ленина. В одном из писем Ищериков сообщал, что дед художника построил свое жилище из вековых толстых бревен, облицевав его снаружи «в полтора кирпича». Позже, в конце XIX века, уже отец великого русского живописца, Василий Иванович, облачил особняк в каменный, с орнаментом футляр и выложил каменные сени и ворота, чтобы не стыдно было их родовому гнезду стоять рядом с новым зданием Дворянского собрания.
Узнав о предстоящем сносе, Ищериков вновь забил тревогу. 27 сентября «Литературная газета» вышла со статьей Грабаря о Нестерове. На этот раз на публикацию никто никак не отреагировал. А в ноябре дом уже стоял без кровли.
В 1957-м в Уфе состоялась научная сессия АН СССР. Собрались известные ученые-историки и археологи. Заседание вел Борис Александрович Рыбаков, ставший академиком в 1958-м. Кто-то шепнул, что Петр Федорович собирается выступить с обвинительной речью о взрыве собора. Стали его отговаривать, упрашивать. Несколько раз вызывали в кабинет председателя президиума БФАН СССР Романа Дмитриевича Оболенцева. Ищериков, казалось, смирился, обещал ничего не говорить о прошлогоднем событии. Но когда дали ему слово, он тут же начал рассказывать о наболевшем. Рыбаков пытался его остановить, но Петр Федорович, будто не слыша, продолжал в том же духе. В общем-то корифеи относились к нему очень тепло, считались с его мнением, но в данном случае он не нашел понимания даже с их стороны. Но это его абсолютно не смутило. Он был внутренне свободен - от сознания собственной правоты и независимости, которую обычно дают человеку обширные и глубокие знания, пусть даже добытые самостоятельно, без дипломов, каждодневным корпением над книгами.

Curriculum vitae / Бег жизни
Для нас личность защитника собора, несмотря на не без труда добытые сведения, до сих пор остается загадкой. В совершенно невозможное для свободных высказываний и протестов время этот человек, истинный русский интеллигент, уфимский Лихачев, пытался будоражить общественное мнение, донести до сердца каждого уфимца горечь потери. Что он отстаивал в первую очередь, божий дом или памятник архитектуры? Был ли верующим?
Никто не мог толком рассказать о его жизни. Многих сослуживцев не осталось в живых. О родственниках мало что известно. Хорошо помнит Петра Федоровича ученый-историк Нияз Мажитов, как раз в 1956-м принятый в ИИЯЛ младшим научным сотрудником: «Чуть ли не на второй день Гарун Юсупов повел меня в какую-то подвальную комнату (институт тогда находился на улице Советской), набитую ящиками. Я насчитал их пятнадцать. Когда начал открывать, то просто обомлел. Там оказались обломки керамики, изделия из кости и металла, ювелирные украшения и прочие экспонаты (тогда еще не говорили «артефакты»), характерные для археологических культур Южного Урала V-XV веков. Конечно, мне стало интересно: откуда такое богатство? Юсупов объяснил: «В 1954-м на Пушкина рыли канаву под газовые трубы. Ищериков не растерялся и собрал все это с помощью мальчишек из близлежащих домов». Петр Федорович слыл человеком энциклопедических знаний. Он с радостью уступил моему страстному желанию навести порядок в его полузаброшенном хозяйстве. Я добросовестно описал и систематизировал предметы из ящиков. А потом сбылась моя мечта - вместе с ним мы провели разведочные раскопки на городище Уфа-II, не уставая спорить, что же было на этом мысу - «пикник на обочине» караванов или постоянное человеческое местообитание. Общение с ним приносило мне много пользы, археологией он начал заниматься еще до революции лет в семнадцать».
Одна из нас вспомнила: «Когда я училась в классе пятом, увлекалась историей и археологией, читала о скифах и гробнице Тутанхамона, расшифровке клинописи и быте славянских племен. Соседка, видя мой энтузиазм, обещала сводить к настоящим археологам. Так я попала на Советскую, 15, где на первом этаже сталинского жилого дома несколько комнат было отведено историкам БашФАНа. Сотрудники несколько удивились моему несерьезному возрасту, но добросовестно показали содержимое коробок на стеллажах. Смотрела, затаив дыхание. Дошло до останков человеческого черепа. Меня поразили зубы, которыми он «широко улыбался». Невольно вырвалось: «А почему они такие большие и желтые?». Все захохотали. Громче всех смеялся высокий, широкоплечий старик с большой бородой. «Ну, Анечка, рассмешила. Думаешь, у тебя они были бы лучше через тысячу лет?».
Внешность у него была, что и говорить, колоритная. Ходил в длиннополых плащах и пальто, зимой в высокой папахе, отчего при своем росте чуть выше среднего производил внушительное впечатление. Да еще при нем всегда были трость и трубка. Броские аксессуары из «прошлой» жизни могли бы придать его облику нечто барское, если бы не одна демократичная деталь - маленький японский рюкзачок цвета хаки, с которым редко расставался. С ним он проделал долгий, трудный путь во времена своей бурной молодости.
Родился Петр Федорович Ищериков в июне 1892 года в деревне Яново, той же волости, Сергачского уезда Нижегородской губернии в крестьянской семье. Отец был сельскохозяйственным рабочим в имении помещика Приклонского («батраком», как пишет Ищериков). Во время службы в армии он заболел чахоткой и умер в 1898-м. Мать, горничная и «швейка» госпожи Приклонской, заразилась от него и скончалась через два года уже в Уфе, куда она, овдовев, перебралась с двумя сыновьями - Петром и Павлом - по зову своей матушки Елизаветы Полетаевой, которая жила у старшего сына Николая, работавшего писцом в бухгалтерском отделе Уфимской казенной палаты. В Уфе жил и младший Полетаев - Павел, служивший бухгалтером в уездной земской управе. Средств на содержание большой семьи у дяди Николая не хватало. Поэтому, окончив начальную школу и поступив в городское училище, Петя начал работать за три рубля в месяц писцом у адвоката Жилинского. Потом дядя устроил его писцом в казенную палату, где юноша научился печатать (на «Ремингтоне» или «Ундервуде». - Авт.), и его перевели в секретарскую часть. Кроме того, он стал вести машинописную работу у присяжного поверенного Озерцковского. Получался неплохой заработок - 15-20 рублей. Петя не был лишен честолюбия, хотел учиться дальше. Престижная до революции профессия землемера оставляла его равнодушным, и он стал ходить на курсы на аттестат зрелости при педагогическом обществе, но, как оказалось, подготовки городского училища было недостаточно.
В 1913-м Ищерикова перевели в сберкассу казначейства. На этой службе его и застала Первая мировая. Забрали в Екатеринбургский 126-й пехотный запасный батальон. Ребята с «второразрядным», как у него, образованием стремились попасть в учебные «команды кандидатов в школы прапорщиков». Петр, наоборот, скрывал свою образованность, не хотел быть прапорщиком и «командовать на бойне». Но Ищерикову пришлось-таки окончить учебную команду и команду разведчиков, и он оказался в числе обучающих разведке в очередной маршевой роте. А тут еще однажды в канцелярию полка пришла бумажка из Уфимского казначейства (черт их там дернул!) о том, что он «за выслугу лет» произведен в чин, право на который давало городское училище. Командир полка, полковник Соколов отчитал Петра за сокрытие образования и направил в Оренбургскую школу прапорщиков. Вот что пишет об этом Петр Федорович в своей автобиографии: «Дорогой у меня созрело решение открутиться от школы, и в Уфе я «отстал» от поезда. Неделю прожил дома, но, боясь военного суда, через знакомого по казначейству делопроизводителя воинского начальника Бабичева и по справке перевязочного пункта вокзала получил литер и отправился в Оренбург, но… не опоздал к приему. А 15 сентября 1916 г. стал прапорщиком. Пройдя основательную солдатскую костоломку в роте, учебной команде и команде разведчиков, муштру в школе прапорщиков, наводившую ужас на гимназистов и прочих с образованием первого разряда, я претерпел без обалдения и не пришел в телячий восторг, как они, от офицерских погон. Я знал поговорку, что «Курица - не птица, прапорщик - не офицер». Без охоты, но школу окончил по 1 разряду, и получил среди других право выбора, в какой полк ехать. Уфа, к счастью, была тогда в Казанском военном округе, и я получил путевку в Уфимский 103-й запасный полк».
После Февральской революции Ищериков попал в окопы 515-го пехотного Пинежского полка, был ранен и контужен. В составе большевистского полка участвовал в походе на Коростень против Петлюры. Военно-революционный комитет полка назначил Петра в распоряжение Подвойского. Понадобился его опыт казначейской работы - в Петрограде начался саботаж служащих правительственных учреждений. Из-за осложнившейся контузии попал в лазарет, затем был отправлен в эвакуационный госпиталь в Уфу. «В мае 1918 г. мне была назначена по инвалидности 4 разряда пенсия по 198 рублей в год. Работать я стал в союзе увечных воинов, и комиссаром социального призрения Л.И. Бойковой мне было поручено на выданные 30 000 рублей развернуть мастерские для пошивки обуви и одежды для прибывших петроградских детей. Кроме того, я был членом Уфимской губернской и уездной комиссии по переосвидетельствованию инвалидов… Состояние моего здоровья было плохое, я лечился амбулаторно… Однако мастерские начал развертывать, очистил организацию от паразитических элементов и попыток «вышибленных» офицеров-руководителей связаться с какой-то группой офицеров-инвалидов, чтобы засесть в союзе и играть главенствующую роль, для чего они приходили по общие собрания и бузили. Перед приходом чехов эвакуация мастерских в план, очевидно, не была включена… Белочехи и русские белогвардейцы, как только вступили в Уфу, начали хватать всех служивших в советских учреждениях… Я знал, что мне, как бывшему офицеру, особенно не поздоровится, тем более, что офицеры-инвалиды, пытавшиеся проникнуть в союз увечных, имели на меня зуб».
Боже мой, как напоминает это попытку подтвердить свое исконное рабоче-крестьянское чутье и лояльность советской власти. На то были, как увидим, свои причины.

Curriculum vitae / Бег жизни. Часть вторая
Судя по чудом сохранившейся фотографии, в молодости Ищериков был необыкновенно хорош - весь из себя такой сероглазый король. Женой его стала дочь дьякона градо-Уфимской Спасской церкви Надежда Дмитриевна Разумова, девушка образованная, учившаяся в Уфимском епархиальном женском училище и Мариинской гимназии. И тоже красавица: теплые карие глаза, чудесные темно-русые волосы, которые она заплетала в косу и укладывала на затылке.
В 1919-м у них уже были первенцы - близнецы Саша и Федя. Во время отступления белых, когда Ищерикову не удалось избежать эвакуации, детей решили оставить у дедушки и бабушки Разумовых, а беременная Надежда двинулась с мужем на восток. Перед путешествием подпоручик Ищериков получил назначение в караульную команду инвалидов, которая влилась в Уфимский местный батальон. «… лишь в Петропавловске… под видом командировки в Сретенск мне удалось, поправив литер на Владивосток, ускользнуть от дальнейших приключений этого местного батальона».
Во Владивостоке, в глубоком колчаковском тылу, его определили на должность наблюдающего за зданиями, отведенными штабу Приамурского военного округа. Здесь ему удалось благодаря знакомству с интендантским смотрителем Дреусом найти жилье на Эгершельде (мыс в бухте Золотой Рог, впервые исследованный в 1860-1861 гг. экипажем корвета «Гридень» под командованием Густава Эгершельда, ныне район города. - Авт.). Полуразрушенную сырую комнату удалось отремонтировать за казенный счет. В декабре 1919-го Надежда родила сына Мишу, так что заранее подготовленное жилище стало для молодой семьи счастьем.
31 января 1920-го Владивосток был занят партизанскими частями Красной Армии. До этого Ищерикову удалось уговорить комендантскую роту не уезжать с белыми. Лазо, знаменитый партизанский командующий, назначил его комендантом военно-революционного штаба. Жить стало еще опаснее. Долго Петр Федорович хранил анонимное письмо из Куаньченцзы, в котором обещалось «вырвать красные крылышки» и припоминался случай, когда он однажды, возвращаясь домой на Эгершельд, был обстрелян из револьверов. Едва спасся.
Как-то ночью в начале апреля ему вместе с другими пришлось держать оборону - на штаб напали японцы, которые взяли его, раненого, в плен. Утром сильно избили и собирались расстрелять. Спасли американцы. После этого он решил не рисковать благополучием своей семьи и обратился в Сибирскую миссию Американского Красного Креста с просьбой помочь ему выехать в Петроград, но получил отказ.
«К осени белые открыто разгуливали во Владивостоке, были убийства, угрозы. Надо было «утекать». При помощи члена военного совета Владивостока я достал для себя и наиболее преданных и отважных красноармейцев документы (на) военнопленных из Германии, прибывших на японских пароходах во Владивосток для следования… на родину. Переодетые в их одежду, мы погрузились в поезд, направившийся через Маньчжурию на запад под флагом Датского Красного Креста. Для передачи в Комиссариат иностранных дел в Москву при мне находилась свернутая трубка из информационных материалов секретного порядка, написанных на папиросной бумаге, которые я обернул клеенкой. Их мне дал политический уполномоченный РСФСР на Дальнем Востоке Владимирский. На территории Даурии, занятой тогда бандами Семенова, с поезда были сняты семеновской контрразведкой два моих красноармейца. Во время досмотров вагонов семеновскими офицерами меня пленные дважды закладывали дровами. Красноармейцев-сибиряков я сдал на пунктах ЧК на соответствующих станциях, а остальных - саратовских, очутившихся во Владивостоке с белогвардейским «поездом смерти», как пленных, уже в Уфе. Заболев тифом, я явился в Уфимский губисполком и сдал информационные материалы председателю Поскребышеву» (на самом деле Александр Николаевич Поскребышев, ставший позднее личным секретарем Сталина, в то время был заместителем председателя губисполкома. - Авт.).
Неизвестно, как после всех этих мытарств возвращалась домой Надежда Дмитриевна с ребенком. Автобиография - не тот документ, где можно было поведать и об этом. Хорошо, что эта бумага вообще нашлась. Лежала никем не тронутая в архивах Национального музея, пока несколько лет назад ее не обнаружил генеральный директор музея Гали Файзрахманович Валиуллин.
В последних абзацах Петр Федорович рассказывает, чем он занимался после своих скитаний. Приключения продолжались. Военкомат послал лечиться в Ессентуки, а пришлось охранять железную дорогу Пятигорск - Ессентуки - Железноводск - там гуляли остатки банды Шкуро. Потом занимался журналистикой: выпускал многотиражку союза совторгслужащих, был рабкором московского журнала и местных газет. Он выбрал новую власть, а она как раз нуждалась в таких, как он, грамотных, начитанных людях, способных укреплять ее позиции. В 1930-м Ищерикова командировали в некий 100-й полк - для организации антирелигиозной работы. Известно, что одного из братьев Надежды Дмитриевны, которые были, по его словам, «деревенскими попами», он убедил снять сан и пойти в школу учителем пения. Но вдруг происходит невероятное - ссылаясь на занятость, он начинает отказываться от путевок областного совета союза воинствующих безбожников на чтение антирелигиозных докладов. А впоследствии встает на защиту храма. Чем это можно объяснить? На вопрос: был ли он верующим, нельзя ответить однозначно. Возможно, в нем постоянно шла какая-то борьба, и в конце концов он обрел веру. Или же атеизм его был показной, вынужденный - ради спасения семьи.
Один из близнецов, Саша, умер в детстве. В тот момент, когда писалась автобиография, 22-летний Федор, находясь при смерти, лежал в больнице. Он работал шофером и весной 1933-го во время дальней поездки заболел мокрым плевритом. Михаил в то время учился на первом курсе Башпединститута, дочь Ольга была студенткой Коммунистического педагогического института им. Н.К. Крупской в Ленинграде. Самый младший. Юра, ходил в седьмой класс. Обо всем этом Ищериков сообщает в той же автобиографии, написанной, по нашему мнению, в 1937-м. Зная год рождения Ищерикова и возраст (указан в автобиографии), это нетрудно подсчитать.
Местами ее тон напоминает объяснительную записку. Как уже говорилось, в ней Петр Федорович будто держит оборону, пытается кого-то убедить в своей горячей преданности делу революции. «Лишь при советской власти, имея уже большой библиотечный стаж, я успешно заочно прошел годичные библиотечные курсы». «… в сознании, что моя деятельность приносит реальные результаты и пользу библиотечному делу и знания трудящимся массам и для повышения культуры в СССР в великую сталинскую эпоху. Я счастлив, что дожил и живу сейчас, когда не убиваются (как при царизме), а инициатива и способности всячески поощряются, поддерживаются и развиваются. Зато по первому зову партии и правительства я готов вновь биться с оружием в руках». Из его поступков явно следует: Ищериков никогда не служил идеологии, оставаясь homo liber, но здесь, судя по не свойственным для него трескучим фразам, кто-то не на шутку его задел. Суть в том, что 30 сентября 1937 года, когда он работал директором бибколлектора Башнаркомпроса, в газете «Красная Башкирия» появилась статья, в которой о нем писали как о «приспешнике врагов народа и буржуазных националистов, орудовавших некогда в Башнаркомпросе». Авторами публичного доноса были две женщины - инспектор гороно и директор республиканской библиотеки.
Если уж Петр Ищериков и был приспешником кого-то или чего-то в ту пору, то только своего юношеского увлечения археологией, которой занимался с 1909 года. Тогда среди молодежи возникло модное поветрие на раскопки. Для некоторых забава оборачивалась профессией на всю жизнь. Например, сын уфимского купца Владимир Поносов, впервые составивший карточный каталог древних памятников Северной Маньчжурии, живший после революции в Харбине, а после переезда в Австралию ставший профессором археологии Квинслендского университета, свою первую древнюю стоянку обнаружил на берегу Демы, возле дачи своей матери Елены Поносовой-Молло.
Вряд ли они были знакомы. Люди разного круга, прежде всего. К тому же Ищериков был старше. Много лет спустя, когда Петр Федорович будет рассказывать своей внучке Ларисе историю особняка на улице Карла Маркса, 6 и фантазийное жизнеописание его хозяйки (теперь-то нам известна ее подлинная биография), ему и в голову не придет, что старший сын «уфимской мадам Бовари» (так называется его маленькая повесть об этой женщине) вдали от Родины занимается тем же, чем так поглощен он сам.

Окончание следует.


Рашида Краснова, Анна Маслова








НАШ ПОДПИСЧИК - ВСЯ СТРАНА

Сообщите об этом своим иногородним друзьям и знакомым.

Подробнее...






ИНФОРМЕРЫ

Онлайн подписка на журнал

Ufaved.info
Онлайн подписка


Хоккейный клуб Салават ёлаев

сайт администрации г. ”фы



Телекомпания "Вся Уфа

Казанские ведомости


яндекс.метрика


Все права на сайт принадлежат:
МБУ Уфа-Ведомости