 |
РУБРИКА "ЧЕРНИЛЬНИЦА"Мустай КАРИМ Дневники 1941-го
 Каким-то чудом в моём архиве сохранилась тетрадь, в которой осенью 1941 года я начал вести дневник. Помнится, что перед тем, как из города Нерехты отправиться на фронт, я - будь что будет! - отправил этот дневник почтой в родной аул Кляшево своей жене Раузе. Если бы взял с собой на фронт, вряд ли он сохранился. А так, слава Богу, дошёл по адресу.
Вёл я его в месяцы, когда проходил обучение в Муромском военном училище связи. Можно сказать, что весь он заполнен любовью и тоской. С Раузой мы поженились за два месяца до начала войны, и в разлуке любовь вспыхнула с новой силой. Подобно Меджнуну, страдающему по Лейле, переживал опять и опять. Перечитываю сейчас, и порою становится неловко: «Сколько можно сетовать, твердить об одном и том же!». А выходит, и так бывает. Особенно в молодости, когда разлука и тоска особенно нестерпимы.
Вот я и решил выписать некоторые страницы из той тетради.
На первой странице написано: «Каримов Мустафа. Тетрадь для записей. 10. XI. 1941». На задней стороне обложки указано: «Мой аdrеs: Башкирия, Чишминский район, дер. Кляшево, Каримов М.С.»
10. 09. 41.
Очень старательно сшил себе тетрадь для записей. Склеил обложку из картона. С сегодняшнего дня буду вести дневник, хотя бы изредка, записывать пришедшие в голову мысли.
Прошло ровно 4 месяца с того дня, как мы расстались - я и самый близкий мне человек на свете. Конечно, слова, предназначенные только ей, можно послать почтой. Однако, к огромному сожалению, письма идут очень долго. Уже 15 дней от неё нет никаких вестей. Может, эти письма решили вовсе не ходить? Где же я тогда изолью кипящие в груди чувства? На каком поле раскидаю зерна моих радостей и печалей? В этой тетради.
Пройдут годы, и, может, кто-нибудь в моём архиве среди разных бумаг, рукописей найдёт эту тетрадку, пожелтевшую, обветшавшую. А, может, скоро, очень скоро, на краю отгремевшего боя наткнётся кто-нибудь на моё остывшее тело, достанет эту тетрадку из моего планшета и, пролистав, подивится: «Надо же! Выходит, человек, писавший эти строки, жил только личным, интимным? И среди огня, среди ураганов был в стороне от наших общих тревог и страданий? Не горел общественными интересами?».
О, неведомый человек! Бога ради, прости меня, но ты ошибаешься! Парень, писавший эти строки, то есть я, каждую минуту сто раз бытия переживал заново, и каждая минута укрепляла дух, прибавляла опыта на год. Но чтобы передать всё это, дневника мало, тесен он. Коли жив останусь, напишу об этом поэму или роман. Вот там-то открою сердце настежь.
Но эту тетрадь я посвящаю ей, только ей. Почему только Ей? Потому что в ней, в Раузе, дыхание вселенной, всем мирозданием дышит она. Что бы я ни увидел, чего бы ни услышал, о чём бы ни подумал - рядом она, Рауза; Она солнцем всходит, дождём льется с небес, ветром веет, синим туманом колышется в далёкой дали. Куда ни глянь - всюду Она.
Я радио и телефону обучаюсь, на полевых учениях окоп рою, в казарме полы мою, на кухне картошку чищу. Она всегда рядом со мной. Любовь и тоску, мудрость и бесшабашность, встречи и разлуки вижу я в Её облике.
11. 11. 41.
Четыре месяца назад простились мы. Надолго или навсегда? Судьба-царица распорядится сама. Солнечное, соловьиное лето было тогда. Теперь холодная осень, листва с деревьев, не успев дожелтеть, осыпалась на землю. На оборвавшиеся до срока человеческие жизни похожи эти лежащие под ногами зелёные листья.
Мой незнакомец, снова к тебе обращаюсь я. Продолжу свои вчерашние мысли. Ты словно бы так и твердишь: «Какое узкое у тебя мировоззрение! Свою жизнь хочешь посвятить любви и семейному счастью. А ведь у тебя есть призвание - ты поэт. Размашистей плыви в своих раздумьях, иди против течения!» Но автор этих строчек на роль инженера человеческих душ не претендует. Я всего лишь солдат, я люблю Её, Мать, Отца, сестрёнку с братишкой и ради их счастья, ради их светлой жизни готов идти в огонь, жертвуя телом и душой. Скоро я уйду на фронт, прямо в бой, и они всегда будут в моих мыслях. Если за себя пулю выпущу во врага, то за родных - пять.
Я пишу не политическую брошюру, а всего лишь веду дневник. В нём моё отражение, он - зеркало моей души. Здесь мои мысли и переживания, связанные с Раузой.
Я очень люблю жизнь. Однако от моих слов, от моих тревог стране легче не станет. Стало быть, все мои порывы - пустое. Сегодня я жалкий, беспомощный, бессильный. Мучаюсь тем, что от всех событий остаюсь в стороне. Так что пустые разговоры о страданиях родины прекращаю.
12. 11. 41.
Получил от Раузы сразу три письма. Она учительствует в Ермекеевском районе, в ауле Ретамак. Письма пришли оттуда (20. X, 23. X, 27. X ). Сколько любви, сколько тоски в них! Вот это - последнее - и ранит сердце больше всего. Ведь Рауза теперь в тягостях. Наверное, уже заметно. Оттого, что давно нет писем от меня, всё плачет и плачет. Одна дурная женщина пустила по соседям сплетню. Дескать, это обманутая женщина, забеременела без мужа, и любовник бросил её. Стыдливой Раузе этого и хватило. Старушка, хозяйка, пытается утешить её, но успокоить не может. Одинокой двадцатилетней женщине и без того тяжко, а тут такие наветы. Я написал ей: «Любовь наша большая, настоящая. Она и бога, и законов, и наветов не боится». Это правда, идти в загс, ставить печать мы посчитали ниже нашего достоинства. На нашей семье печать любви и верности и без того поставлена. Возможно, Рауза сама сказала кому-нибудь в Ретамаке, что загса у нас нет. А сплетникам пожива! Ладно, это тоже ещё одно испытание.
17. 11. 41.
Проводили на фронт Файзи Юлдашева.
Сюда, в это училище, нас из Уфы попало четыре парня. Все четверо в этом году закончили институт. Из башкирской группы - Файзи Юлдашев, Мидхат Зиязетдинов и я. Ещё из русской группы - Слава Мыльников.
Файзи выпустился раньше других. В ночь перед отъездом мы с ним долго сидели, разговаривали. Он сказал мне свою последнюю просьбу: «Если останешься жив и напишешь роман, вспомни меня. Если же случится наоборот, я буду хранить светлую память о тебе, ничего другого сделать не смогу. А выживем оба - такую жизнь построим, лучше всякого романа!».
Если я выживу, с этих слов и начну роман. Характер у Файзи резкий, но справедливый. Когда прощались, у него на глазах выступили слезинки. Значит, в душе считает меня близким себе человеком. Не из тех Файзи, чтобы кому попало свои слёзы выказывать.
19. 11. 41.
Сегодня день прошёл лучше обычного. Об этом и Раузе написал. Вообще стараюсь передать ей хорошее настроение. Тогда скопившиеся на душе сомнения и страхи развеиваются. Вера и надежда крепнут. Душа чувствует, что события и время поворачивают в нашу сторону. И это чувство не напрасное. Скоро, очень скоро эфир принесёт нам радостные вести.
Если инициатива перейдёт в наши руки, победа наступит скоро. Тогда мы, закатав штаны, погоним врага.
Какое тёплое письмо я получил от неё сегодня! Только из любящего сердца может излиться такое! Судьба нас - две бури, два вулкана, два наводнения - слила в один поток. Такая любовь случается только в легендах и дастанах. Только бы не случилось беды! Без меня Рауза будет очень несчастна. Если я погибну, никто другой ей не понравится. Может, слишком высоко я о себе думаю, но я чувствую это. Родится ребёнок, наш общий ребёнок. Увижу ли я его? Дитя, дитя - наша кровь, наша душа.
20. 11. 41.
Находимся в наряде, наш пост уже второй раз дежурит на гауптвахте, сторожим провинившихся солдат. Я здесь уже во второй раз. В прошлый раз на этом самом месте писал ей письмо. Сегодня всю ночь сидел возле печурки и смотрел на огонь. Гудящий костёр похож на её сердце, трепещущий язычок пламени - на её взгляд.
День, как обычно, прошёл в заботах о пропитании. Еда вкусная, только её мало. Нас трое. Готовить еду выпало мне. Двое других сходили на базар, принесли кусок жирной свинины. Я накрошил ее в пшённую кашу. И не заметили, как день прошёл. И всё же дни и недели проходят в смятённых чувствах. Вот и сейчас, я здесь кашу варю, а где-то там люди в огонь идут. Чувствую себя в чём-то виноватым. Сегодня выпустился ещё один батальон. Они будут творить события, а я пока остаюсь лишь наблюдателем. Всей душой хочу на фронт. Но об этом я в письмах Раузе не пишу. Это единственное чувство, которое я скрываю от неё. Я жалею её. Хотя, на мой взгляд, любовь и жалость несовместимы. Если любишь кого -то - то любишь, а не жалеешь. Я лишь стараюсь не сыпать соль на израненное сердце. Она хорошо понимает, что наша любовь будет жить только в том случае, если уничтожим врага.
Здесь уже зима. Холодно, но снега ещё нет. А я так люблю, когда идёт тихий пушистый снег. Январским вечером 1939 года мы с Раузой вышли из кинотеатра «Салават», где смотрели фильм «Митька-лелюк» и пошли по улице Социалистической. Падал, медленно кружась, пушистый снег, мотыльковый снег. Идём молча. Она завтра уедет в аул, где учительствует. Нашему знакомству лишь 3-4 дня. Первым заговорил я. «Почему-то я не хочу отпускать тебя, Рауза», - сказал я. «А мне не хочется уезжать, Мустай», - ответила она. Так мы объяснились. Душа у ней тонкая, догадливая. Я и сейчас думаю так. О чём же думает сейчас, в эту минуту, моя любимая?
А вообще, жизнь идёт своим чередом, и её однообразие начинает приедаться. И люди становятся неинтересными. Лишь тоска по Раузе не унимается.
23. 11. 41.
Уже двадцать три дня не получал от неё письма. Расстроен. Но, кажется, становлюсь терпеливей. Проводил пензенского парня Камиля на фронт. Он уехал воодушевлённый. Отправляется прямо в гущу событий. Прочитал мне своё стихотворение, посвященное матери. Мне оно понравилось, легло на душу. Встала перед глазами моя мама. Ведь матери так похожи друг на друга. Жду, когда же пойдёт мотыльковый снег…
24. 11. 41.
Радио принесло большую радость. На ростовском направлении враг бежал на 60 километров. Скоро ударим по всему фронту. Против вражеской огненной лавы поднимается наша армия. Она, подобно великану, одной ногой стоит на балтийских берегах, другой - на черноморских. Один шаг его равен тысячи километров. Как говорится в героическом дастане:
Кровь польётся - «Пот мой льётся», скажет;
Стрелы польются - «Дождик закапал», скажет.
Он освободит свою поруганную родину. Сильнее народа, который бьётся за правду и свободу, нет ничего.
Получил письмо, написанное 30 октября. И огорчило, и порадовало. Слова о том, как она любит и как скучает, согрели и осветили душу. Без писем, без свиданий любовь прожить не может. Иначе превратится в вечную муку. Больше сегодня об этом ничего писать не буду. Время вышло.
28. 11. 41.
Что, в этих краях вообще никакого снега не бывает? Я так жду его, словно он принесёт мне какую-то большую радость. Тревожные мысли пришли вчера в голову. Мысли о ребёнке, который скоро должен родиться. Вот он появится на свет, и под синим ясным небом Башкортостана его мама повесит колыбельку. Высоко, очень высоко над ним будет сиять светлый Млечный путь. Прокладывая путь в весеннем просторе, оглашая небо страстными и печальными голосами, потянутся в Башкортостан журавли. А молодая мать, не отрывая глаз от Млечного пути, эту весеннюю ночь проведёт в тоске. И, лишь когда прочертится рассвет, положит голову на колыбельку и сомкнёт глаза. А в ушах так и будут звенеть журавлиные голоса. Но теперь послышится ей, что не птичий это зов, а моя песня, мой зов... Где я буду тогда? В бою? Или... уже?..
3. 12. 41.
Пришла настоящая русская зима. Холодно. Однако снега всё равно толком нет. Сегодня вдруг задумался о матери, о матерях. Мы для них всё те же младенцы, которые лежали в колыбели. И даже оружие в наших руках не что-то страшное, а просто детские игрушки. Ты вырастаешь, усы-бороду начинаешь брить, уже стареть начинаешь, а любовь материнская не стареет и не ослабевает. А ты, дитя человеческое, лишь когда в колыбели лежал, когда материнское молоко пил, когда в объятиях её лежал, каждую минуту скучал по ней, а стоило ей на миг уйти от твоего взгляда, начинаешь всхлипывать и плакать. Но вот ты ножками ступаешь, начинаешь ходить, видишь землю шире, выше и уходишь всё дальше и дальше… И чем дальше ты уходишь, тем реже оглядываешься назад, а она, мать, не отрывая глаз, глядит вослед.
У своей мамы я счастливый сын. Ничего для меня не пожалела, вместе с материнским молоком дала мне чуткость и сметку. Одного не знала наперёд: что когда-то нам придётся расстаться. А знала бы, ещё пару крыльев дала. Сотворить такое чудо для матерей, наверное, не так уж трудно. И сказала бы: «Как заскучаешь, деточка, так сразу лети обратно ко мне». В этом смысле у птиц матери более предусмотрительны.
Зачем ты мне крыльев не дала, мама? Лишь сейчас так сильно я затосковал по тебе, лишь сейчас по-настоящему понял, как люблю тебя. Я виноват и в долгу перед тобой. Сколько ночей ты не спала из-за меня, сколько слёз пролила, когда я лежал больной возле самой смерти. А я ради тебя не провел ни одной бессонной ночи. Ни одной слезы, осмысленной, прямо из сердца, не обронил. Всю жизнь ты была рабом и ангелом своих детей. Если бы хоть крохотную часть своего тебе долга мог я вернуть, я был бы счастлив.
Эти слова пишет тебе твой стосковавшийся сын Мустафа.
Бог даст, вернусь с победой, сяду напротив тебя и сам прочитаю эти строки.
Вот такая надежда…
9. 12. 41.
Сегодня весь вечер вспоминал своё детство, скучал по нему. Перед глазами всё время вертелся маленький Мустафа с кудрявой головой. Давний, грустный эпизод вдруг яркими красками обрисовался передо мной. Было мне лет десять. Родители уехали в Сайраново в гости. Вечером в избу на посиделки со своим рукоделием собрались девушки. Я сверху, с печки, наблюдаю за ними. Так напевно, так печально поют они, сердце рвётся. Я тихо плачу, всхлипываю, но слёз унять не могу. Знаешь, почему? «Никогда, никогда больше эта грустная песня, этот красивый вечер не повторятся, обратно не вернутся!» Оттого и плакал я. Это верно. Никогда больше не повторились. С той песней, с тем вечером вместе ушло и моё детство. Один только миг: сверкнула звездочка и погасла. И вот сейчас, уже на холмах молодости, само вышло навстречу ко мне. И эта морозная ночь укачивает меня в волшебной колыбели моих мыслей, раздумий. Звёзды того вечера рассыпались передо мной, тёплый ветер, прилетевший издалека, неведомо откуда, обновил мой дух.
12. 12. 41.
Пришло сообщение о начале нашей большой Победы. Под Москвой вражеские войска беспорядочно отступают. Сталиногорск, Клин, еще несколько городов мы отбили обратно. Товарищи! Братья! Идёт Победа! Уже добивать врага пошлют нас. И мы расколотим! Ждите, скоро вернёмся победителями! За Идеал и за Будущее биться буду отчаянно. Через эту победу мы придём к нашей счастливой встрече, милая!
15. 12. 41.
Думаю о тебе. И вновь о себе. В этой вселенной я всего лишь пылинка. Но пусть эта вселенная своей беспредельностью не кичится. Вся-то она в моём горячем сердце, с кулак величиной, умещается. Потому что в этой вселенной живёшь ты. Затем мои раздумья отчего-то перешли на холм Сагыл, где мы, мальчишки, по весне пили берёзовый сок. Затем мысли снова вернулись к Раузе, хотя что тут общего? Может, весна? Первая весна материнства предстоит ей. А я тревожусь. Надеюсь, что всё будет хорошо. Терпение нужно. Новое дыхание, новый звук принесёт она в этот мир. Скоро этот звук дойдёт и до меня.
23 . 12. 41.
Душа не на месте. Мысли, словно норовистый конь, сбросив ездока на чужбине, умчались, унеслись в родные края. Причина ясна. Вот уже сутки идёт тихий медленный мотыльковый снег. Смотрю в окно и не могу оторваться. Прошлой ночью после 12-ти долго ходил вокруг казармы. Каждая снежинка рассказывала мне о близких моей душе воспоминаниях, словно была очевидцем тех счастливых минут. «Мы, - говорят, - радовались, когда ты в первый раз поцеловал её. Такой горячий был поцелуй, что, когда его пламя коснулось нас, мы тут же, не дойдя до земли, превратились в пар и вернулись обратно на небо. Три года прошло с того вечера. Теперь вы в разлуке. И хотя в ваших сердцах горит любовь, вырваться пламенем поцелуя она не может. Вот почему мы сегодня в тихом торжестве ложимся перед тобой».
- Подождите, остановитесь, мои живые звёзды!
«Мы качаемся, убаюканные на твоих ресницах, - продолжают они, - ложимся на губы, но твой осиротевший взгляд не может растопить нас. Мы знаем, от взгляда твоего растает лёд, докрасна раскалится камень - но лишь тогда, когда он устремлён на неё».
Я хочу приблизиться к ним, но они упрямятся, отступают назад и вовсе исчезают.
Возле казармы, построенной внутри старинных монастырских стен, я стою один-одинёшенек. Идёт снег, какой идёт везде. Ночь, самая обычная ночь. Но эта ночь уводит меня в январь 1939 года. Тогда я понял, что такое любовь и что такое тоска, что значат встречи и что значат разлуки. Понял, что я создан любить и быть любимым. Через два года мы стали мужем и женой. Я почувствовал в себе удивительное изменение. Мы стали единым целым. Полюбили так горячо, как не любят и в 15 лет. Навеки.
25. 12. 41.
Мысль для стихотворения. Моя милая, если ты любишь меня, полюби бурю, если любишь меня, полюби молнии. Ночью, в летнюю с молниями грозу и бурю, распахни окно. Сидя возле открытого окна, положи голову на руки и смотри, как поблизости сверкают молнии. Пусть буря расчешет твои волосы, пусть в твоей комнате играют молнии. Это весть, что я жив, мой тебе живой привет.
Буду жить, пока грохочут бури,
И гореть, как молния горит!
30. 12. 41.
Идут полевые учения. Мы в походе. Заночевали в деревне. У меня сломалась рация. Связи нет. Лежу на печке в большой избе и курю. Вроде бы ни о чём не думаю. Вчера видел её во сне. А как именно, не помню. Помню только, что сон был очень красивый. Оттого и учения весь день и в лютый мороз совсем не утомили. Портянки тоненькие, шинель лёгонькая, а нисколько не замёрз.
1. 01. 42.
С Новым годом поздравляю тебя, моя любимая! С грядущей Победой, со скорым свиданием, с вечной любовью!
Новый год мы встретили с особой радостью. Эта радость пришла, шагая в ногу с нашими победами. Керчь, Феодосия, Калуга, Малоярославец теперь снова наши. А первую зарю 1943 года мы встретим с Великой Победой. Если не мы, то оставшиеся в живых будут праздновать её. Конечно, в такой великой битве будут и жертвы. Но после меня на земле останется мой ребёнок. Всё же дурной я, разве можно, начиная новый год, думать о жертвах? Ведь новый год обещает наше торжество. Великим годом в истории будет 1942-й. С великим восхищением будут всматриваться в него будущие поколения, в каждый его миг.
7. 01. 42.
Три дня провели в лесу. Взвод курсантов в 35-градусную стужу пилил дрова так яростно, что мороз к нам и подступить боялся. Лес тихий, будто заворожённый. Нет для него в мире ни мук, ни смерти, ни войны. Он тих и величав. Но когда с шумом падают прямые, как свечи, осины, непонятная тревога проникает в душу. В лесу мы солнце встречаем и в лесу провожаем. При свете красного заката узкой тропинкой возвращаемся в казармы. Возле дороги, устремясь кудрявой короной в небо, одиноко стоит красивая сосна. Я долго с восхищением смотрел на неё. В памяти мелькает какое-то воспоминание. Где-то я уже такую же стройную...
Вернувшись в тёмную, тесную, то тёплую казарму, ложимся отдыхать. Однако и в темноте продолжается жизнь. Слышны разговоры, смех. Вот Мидхат окликнул меня. Говорит он, словно поёт. Шумно ужинаем, и я засыпаю. Две ночи подряд мне приснился один и тот же сон - то ли Раузу вижу, то ли ту одинокую стройную сосну. Как-то всё перемешалось вместе.
Каждое возвращение из леса для меня уже небольшая радость.
...Двадцать пять промёрзших сапог скрипят на узкой тропе. Впереди больше десяти километров пути. Усталости я не чувствую, шагаю и думаю: «Вот я тёмною тропинкой иду на свет маяка. И какими бы тропинками я ни шёл, жизнь для меня не испытание, а подарок…». Выходим на большую дорогу. Впереди мигают огни Мурома. Тёплая казарма, горячая еда, и место моё на третьем ярусе ждёт меня.
16. 01. 42.
Сижу на своём третьем ярусе. В казарме тихо. На соседних нарах харьковский парень Коломийцев играет на мандолине «Любимый город». Здесь много ребят с Украины. В их песнях - особенная печаль. Родина их под пятой врага, оттого и печаль такая. Трель мандолины и ласкает сердце, и тревожит.
Получил письмо от Раузы, написанное 4 января. Пишет, что 5-го она из Ретамака уезжает в Уфу. Ведь она должна дать жизнь новому человеку, который через несколько дней подаст миру голос. Первого плача, первой улыбки отец его не услышит и не увидит. Услышать бы первое произнесённое им слово и то было бы великим счастьем. Когда он родится, я, наверное, как раз буду в дороге. Сколько же этих чужих, неизвестных дорог придётся пройти?
Вот народ пришёл с учёбы. Скоро отправимся на ужин. Говорят, сегодня будет гречневая каша. Некоторые «особо прозорливые» курсанты уже за три-четыре дня знают, какое будет меню. Когда только приехали сюда, ходили впроголодь, прямо бедствовали. Готовят-то вкусно, но мало. Не хватает, и всё! По училищу пошла такая побасенка. У курсанта по фамилии Кисель высокое начальство спрашивает: «Еды хватает?» «Хватает! - отвечает курсант Кисель. - Ещё остаётся!» «А что с остатками делаете?» - допытывается начальство. «Доедаем, товарищ генерал! И даже не хватает! Курсант Кисель! » - докладывает тот. «Ладно, хоть не компот, - подводит итог генерал, - вот чего терпеть не могу!».
Кисель спит подо мной, на втором ярусе. Он с Украины, из города Прилуки. Песню «Прилуки при луне» очень душевно поёт.
С питанием дело немного уладилось. Всё, как Кисель сказал.
В последние дни чувствую в себе душевную собранность, даже какую-то гордость. Ведь скоро я стану отцом. Всё будет хорошо…
23. 01. 42.
На улице около 40 градусов. Мы целыми днями сидим в казарме, здесь проходят уроки. Сегодня устроили узел связи. У одной радиостанции позывные «Уфа». Только из-за этого я несколько раз вызывал её. Отбил телеграмму: «Привет Уфе от Мустафы Каримова». Даже скажешь это слово «Уфа», и по всему телу расходится тепло. Уфа! Сколько мечтаний, сколько воспоминаний связано с ней! Что воспоминания, вся судьба неотделима от неё! 16-летним мальчишкой приехал я в город, мечты и надежды привели сюда. Желание одно и крепкое - стать поэтом. Впрочем, тогда я уже был автором десятка напечатанных стихотворений. Какой дорогой идти, никаких сомнений нет. Сам всё знаю. Каково? Уфа окрылила меня. Счастливый был, но счастья своего не понимал. В этом городе мы повстречались с Раузой. Но понимал ли я тогда своё счастье? Скоро семь лет, как я вышел на свою большую дорогу.
Вот лежу на своём третьем ярусе и пишу эти строки. Теперь я уже не тот мальчик, который вспыхивает по любому поводу и тут же остывает. Малость остепенился, голова более серьёзными мыслями занята. Порою мы здесь говорим о смерти. Спокойно говорим. Как бы всерьёз о смерти я ещё не думал. Какой бы страшной не хотел представить её, ничего ужасного не нахожу. Надо лишь представить, что твоя смерть - это событие, не более важное, чем если бы пылинка перелетела с одного места на другое. И в этом будет большая правда. Потому что жизнь человеческая должна измеряться не тем, насколько ужасна смерть, а тем, насколько значима и отрадна жизнь, насколько твоя жизнь дорога остальным. И эти слова - не пустое философствование, не тупая околесица. Я уверен в этом. И всё же так хочется увидеть будущее, и близкое, и далёкое!
Может быть, через несколько дней я уже буду на фронте, на передовой. О чём тогда думать буду - не знаю. Сегодня я жив и здоров, мыслю трезво. Уверен в одном: прежде смерти не умру.
30. 01. 42.
Мечты, надежды, которые вынашивал все эти месяцы, умерли. Я просил, чтобы прежде, чем уйти на фронт, разрешили по пути заглянуть домой - на день-два. Напрасно! Однако настроение особо не упало. Даже не предполагал, что приму удар настолько спокойно. Сам удивлён. Можно было попытаться еще, но махнул рукой. Есть и обратная сторона: короткое свидание разожгло бы тоску. Два дня вместе, и потом ужасное расставанье. Жив буду, встретимся навсегда, чтобы не разлучаться больше никогда. Одно жалко: не увижу ребёнка. Наверное, он уже родился! Я полагаю, что это мальчик. Теперь у меня перед глазами другая картина: он пока будет расти, а я красивым летним днём вернусь домой. Рауза, взяв его на руки, выйдет меня встречать.
Я прикреплён к артиллерии Московского военного округа. Через 5-6 дней тронемся. Сегодня весь день болтался без дела. На занятия не пошёл. Много ли пользы на фронте от строевой подготовки?
Лежу на своём третьем ярусе. Эта третья полка останется одним из воспоминаний об училище. Дотащишься вечером, вскарабкаешься наверх, утром спускаешься, вроде на человека похож. Куда отправят, какую воду будем пить? Я ко всему готов. Лишь бы, как древние говорили, крепость тела и крепость духа не оставляли нас.
31. 01. 42.
Выдали новое бельё. Казарма гудит. Мы, бедные, радуемся. Того не понимаем, что многие из нас не исподнюю рубашку получили, а белый саван. Кричим, гомоним, выбираем бельишко получше. Человек из-за самой мелочи выкажет, что он за человек. Из-за ломтя хлеба, из-за ложки картошки закатит скандал. Здесь такого не случалось, люди пока сдерживаются. Я пока за обновой не спешу. Что достанется, то и ладно. И вообще, будущее своё лучше всего отдать в руки судьбе.
…Всего пару часов назад обвинял людей в том, что, как телята, радовались обновкам. Затем сам получил саван. И тоже порадовался обнове. Сам телёнок!
3. 02. 42
Написал стихотворение. И всё еще хожу во хмелю. Поэзия! Вернусь ли я домой и смогу ли в твоём душистом саду испить из родника вдохновения?
Очень часто думаю о ребёнке.
В ту минуту, когда я написал эти слова, принесли письмо от Раузы. Вот чудо! Родился мальчик! Я даже растерялся. Пока его не было, всё было ясно. В положении будущего отца я чувствовал себя уверенно. Потому что свыкся с ним. Теперь я настоящий отец, реальный. Надо привыкать к этому. Вот чудеса!
9. 02. 42
Уже сутки в дороге. Началась кочевая жизнь. Вчера в десять ночи, когда выходили из монастырских ворот, один из моих друзей, шагавший рядом, сказал: «Вот и сделали первый шаг. Или жизнь впереди, или…».
Перед этим в казарме два дня играли в карты. Два раза все деньги проиграл и два раза вернул обратно. Деньги эти с хорошим приплодом лежат в кармане.
Сегодня по пути в Горький остановились в Коврове. Красивый, оказывается, городок. В Горьком мы получим направления в разные стороны.
10. 02. 42
Весь день пробыли в Горьком. Посмотрели дом-музей великого Максима Горького. Странно это: война и музей. Удивительно. Первый раз за семь месяцев, как уехал из Уфы, выпил холодного пива.
Сегодня моему сыну исполнился месяц. И сегодня - семь месяцев, как уехал из Уфы. 215 дней!
Вчера спали в какой-то казарме на грязном холодном полу, теперь тоже в какое-то стойло привели. Началась новая жизнь. Сегодня в солдатской столовой встретил уфимского парня. Оказывается, два года назад в одном парке мы с ним играли в бильярд. Я вспомнил. Фамилия Чистяков. Адрес: Тукая, 37. Хорошо знает Кадыра Фабарисова, зятя Раузы. Увиделся с ним, и стало радостно.
12. 02. 42
Отбываю в Нерехту. Направлен командиром миномётного дивизиона. Этот род войск совсем не знаком. Ничего, нужда научит.
15. 02. 42
В Нерехте без дела убил два дня. Войска ещё только начинают формироваться, ни солдат, ни снаряжения у меня нет. Нерехта - городок такой. Одна парикмахерская, один ресторан без еды и выпивки, кинотеатр с холодным залом. Раньше было пять церквей.
Я обосновался в Доме крестьянина. Посреди неуютной комнаты стоит железная печка, на ней большой закопчённый чайник. И шесть голых железных кроватей. Вчера нас было двое с каким-то горбуном. Сегодня в наш дивизион прибыли ещё два офицера. Тоже поселились здесь. Написал домой письмо. Кажется, письмо получилось невесёлое.
21. 02. 42
Боюсь, так и сердце начнёт ржаветь. Надо что-то делать. От безделья с этим простодушным горбуном и одним из офицеров сели играть в очко. Я впал в азарт и проиграл все свои деньги. И почувствовал лёгкую дрожь, так бывает, когда приходит вдохновение. Оставшись без денег, душа взлетела так, что садись и пиши стихи. Можно было и писать, но погас свет. Пришлось завалиться спать. В карты мне обычно не везёт, часто проигрываю. Значит, должно везти в жизни. А что в любви уже повезло, ясно, как день. Недаром русские говорят: «Кому в карты не везёт, тому везёт в любви».
Позапрошлой ночью мне приснился удивительный сон. Стоим мы возле мечети, рядом с домом Абдуллы, сына Фахрнисы. Вдруг пришла с запада огромная чёрная туча и накрыла весь аул. Налетел ураган. Люди бегают во тьме, не могут найти друг друга. Грохот, треск, крики, стоны. Я забежал в дом Шамсутдина, спрятался.
Ураган прошёл, выглянуло солнце. Люди разбрелись, стали искать своих близких. Я разыскал Раузу, ребёнка, мать, отца, братишку Ильяса. Вдруг вспомнил про Магиру, мою подростковую любовь. «Сейчас же отыщи Магиру!» - говорю Ильясу. «Ещё чего! - отвечает Ильяс. - Вовсе я не должен искать её! И никто её не должен искать. Она чужая нам. Я всегда слушался тебя. Сегодня в первый раз тебя не послушаюсь. Потому что я прав. И все так скажут», - говорит он. Благодарный за такую верность, я обнял его. Про умный ответ Ильяса я тут же рассказал Раузе. Она смеется. Затем посадила ребёнка на моё плечо.
Вот такой вещий сон. Буря пройдёт, и мы снова будем друг с другом. Так истолкуем.
14. 04. 42
Меня отправляют в другую часть, в действующую армию. Завтра уезжаю из Нерехты. Сначала в Москву, а там - неизвестно куда. Наконец ступил на положенный солдату путь, определён на воинскую службу. Кажется, этот миномётный дивизион в Нерехте всё ещё формируется.
P. S.
На этом первая тетрадь заканчивается. Затем ни на фронте, ни в госпиталях дневника я не вёл. Лишь много времени спустя кое-какие наблюдения, мысли стал записывать на случайных листках, а потом снова в блокнотах...
Мустай КАРИМ. |
|
 |
