РУБРИКА "РОДОСЛОВНАЯ УФЫ"Картинки из моей жизни
Паренёк с улицы Будённого Мой отец Мухамет Гариф Нуреев участвовал в Первой мировой войне. Вернувшись, женился и обосновался в Уфе. В 1918 году он купил большой деревянный дом 1906 года постройки на улице Сибирской №64 (ныне Мингажева, 76). Участок был огромным, одних яблонь в саду было полсотни, а ещё вишня, слива, малина, смородина. И чего только отец там не выращивал, одно время даже дыни ему удавались! Особенно много было яблок. Их сдавали на витаминный завод в обмен на сахарный песок. Как было принято в те времена, работал один отец. Несколько лет, в том числе и в период НЭПа, он служил приказчиком в частных магазинах. Затем вошёл во вкус и открыл на Большой Успенской (ныне Коммунистическая) собственную галантерейно-продуктовую лавку. Но вскоре налоги стали значительно выше, и лавку отец бросил. А на наших воротах появилась вывеска: "Мастер зеркальных дел". Зеркала отец отливал в самой большой комнате, поэтому в нашем доме всегда было очень жарко. А ещё в сарае стоял большой токарный станок, на котором он вытачивал ножки для стульев и столов и украшения для трюмо. Всё это сильно мешало маме, да и за детей она боялась. Поэтому отец вновь стал торговцем: прямо в доме он открыл маленькую лавку, где продавал спички, соль, папиросы, хлеб, сахар, печенье и конфеты. Позже стал торговать и керосином. Но дети росли, денег стало не хватать. И отец вновь "переквалифицировался" - стал разводить кроликов. И достиг в этом деле столь больших успехов, что позже смог работать кролиководом-инструктором. А ещё он завёл пчёл, и у нас всегда был мёд. Зато зимой по дому мы вынуждены были ходить едва ли не на цыпочках - в носках или мягкой обуви: в подполе зимовали пчёлы, и всякий шум мог нарушить их покой. Мать вела домашнее хозяйство, воспитывала нас. Она хорошо стряпала, мы с превеликим удовольствием уплетали испечённые ею пироги, пирожки, сдобные булочки, плюшки и пышки. Маме помогала бабушка, которая даже не была нашей родственницей, но мы считали её своей. Бабушка читала Коран, держала уразу. Мне, шестилетнему, это казалось очень интересным, и я часто просил разбудить меня пораньше, чтобы позавтракать вместе с ней до восхода солнца. Позже, когда бабушка уже была женой муллы и жила в Бирске, я летом часто гостил у неё. Моей обязанностью было каждое утро выводить корову на улицу, где она присоединялась к общему стаду, которое пастух выгонял за город. Сейчас на месте тогдашнего пастбища в Старой Уфе уже стоят большие дома. Родители рассказывали, что когда-то у них в хозяйстве была и лошадь, но её отняли белогвардейцы перед уходом из Уфы летом 1919 года. А в последний день того же, 19-го, появился на свет я, хотя отец и записал меня как родившегося в январе 1920-го. На нашей улице (тогда она была Будённого), буквально в ста метрах от нас, находилась школа №13. Но почему-то моя старшая сестра училась в 1-й школе (позже №3), а в 1927 году, когда мне исполнилось 7 лет, отец устроил меня в татаро-башкирскую школу-семилетку №14 (позже ФЗС №17). Школа эта помещалась на улице Бекетовской (позже Социалистическая, с 2006 года - Мустая Карима) в двухэтажном кирпичном здании во дворе Хакимовской мечети. Минареты тогда ещё стояли во всей красе, снесли их в начале 1930-х. Что же касается названия улицы, то уже будучи взрослым я узнал, что Ирина Ивановна Бекетова была богатой помещицей, которая на свои деньги построила целую слободу для бедных погорельцев после пожара 1819 года. Заведующим 14-й школой был Кашфи Гильмиярович Мустафин, представительный мужчина лет пятидесяти. Из первых лет особо мне запомнилась одна наша учительница - седоватые волосы, подстриженные коротко, как у мужчин, гимнастёрка-косоворотка, опоясанная ремнём. Очень строгая, при нарушении дисциплины она быстро усмиряла провинившегося линейкой, которая всегда лежала перед ней. В этой же школе учился и знаменитый впоследствии танцовщик Халяф Сафиуллин. Его карьера началась с того дня, как к нам приехала комиссия из Ленинграда для отбора учеников в балетную школу. Вот тогда-то он и попал в их число. Первые два года мы писали арабскими буквами, книги тоже были с арабским шрифтом. В 1929-м перешли на латинский шрифт (в 1939-м его заменила кириллица). Тетрадей ещё не было, писали на старых книжках между строк. Зато в школе была своя кухня, и нас кормили горячим обедом. Однажды, когда я был дежурным, повар повёл меня в кладовую. Там он отрезал большой кусок масла, бросил его в сахар, помешал и подал мне. Было очень вкусно. В старших классах мы уже брали еду с собой. По пути в школу на углу Бекетовской и Успенской (в советское время в этом доме был овощной магазин) я покупал французскую булку за 6 копеек - таков был мой обед. Частенько на школьной сцене ставились спектакли с участием учеников. Выступали мы и на центральной радиостудии города: читали стихи и рассказы, пели. Как же радовались родители, слыша нас дома по радио! По заведённому тогда порядку у нашей школы были подшефные деревни. В зимнее время оттуда за нами приезжали на санях. Хорошо откормленные лошади, громко фыркая, резво бежали через застывшие в зимнем сне леса, а мы, укрытые большими тулупами, завороженно смотрели на запорошенные снегом высоченные деревья. Выступали в клубе, программа была немудрёной: кто-то пел или читал стихи, другие заразительно танцевали. Для местных жителей такой самодеятельный концерт был настоящим праздником, и благодарные хозяева старались вкусно и сытно накормить нас. Часто выступали мы и в клубе работников швейной фабрики имени 8-го марта, располагавшемся рядом со школой - в здании бывшей Хакимовской мечети, к тому времени уже закрытой. Однажды нас даже пригласили в Уфимский театр оперы и балета для участия в массовых сценах спектакля о строительстве нового города - Сибая.
Детство 30-х Зимой мы с двоюродным братом Габдуллой (он был моим ровесником) ходили на каток, много катались на лыжах: неподалёку от нашего дома - на Спасской улице (Новомостовой) был глубокий овраг с такими крутыми склонами, что не каждый решался съехать. Ну а летом много времени проводили на Белой. Одним из наших компаньонов тогда был Григорий Салманов, будущий генерал-полковник. Ловили рыбу, в основном это была мелочь - бакля, но однажды попалась и щука. Переправа через реку тогда осуществлялась паромом, который буксировала моторная лодка. Затем был построен [точнее восстановлен, - прим. А.Ч.] деревянный мост на плашкоутах. Для прохода судов один плашкоут отводился в сторону. Каждый раз, направляясь на Белую, я проходил мимо небольшого двухэтажного дома чуть ниже улицы Воровского. Моё внимание привлекала прикреплённая к двери латунная пластинка, на которой было выгравировано: "Краузе К.П.". Я часто видел человека, носящего эту фамилию - лет пятидесяти, с усами. Он очень бодро держался и почти всегда был с портфелем. Позже, в 1934 году, когда я поступил учиться в 8-й класс школы №3, я часто встречал Краузе в коридоре*. И вот, спустя много лет, на фотографии в газетной статье я вновь увидел этого человека: на снимке 1923 года были запечатлены члены "Общества друзей художественного музея" на фоне музейной экспозиции. И среди знакомых мне по музыкальному училищу (я учился в нём в 1934-1938 годах, но об этом речь позже) фамилий - С. Попов, Е.Толстая, А. Черданцев** (его дочь Милица Александровна преподавала у нас) - я встретил всё того же К.П. Краузе. Из статьи я узнал, что Константин Павлович - выпускник финансово-экономического факультета Петербургского университета. Был возле нашего дома и собственный водоём: прямо поперёк улицы весной разливалось широкое озеро, затопляя и дорогу, и дворы. Пройти по улице можно было только по деревянному мостику. Не до конца высыхало озеро и летом, так что мы с удовольствием плавали на досках, корытах. Даже купались. Была у нас и своя уличная футбольная команда. В районных соревнованиях я всегда был нападающим. Занимался и акробатикой - особенно любил упражнения на турнике, на кольцах. Когда к нам приходили гости, я устраивал для них целые цирковые представления, некоторое время у меня даже было желание поступить в цирковую школу. Частенько с соседями и одноклассниками мы ходили на стадион "Динамо", где участвовали в соревнованиях и сдавали нормы БГТО. Сейчас далеко не все смогут расшифровать эту аббревиатуру, а тогда даже малые дети знали, что эти буквы означают "Будь готов к труду и обороне". Я и брат Габдулла рано приобщились к книгам. Читали в основном художественную литературу. Лет в 13-14 стали собирать собственную домашнюю библиотеку. Родители относились к этому благосклонно, снабжая нас деньгами для покупки книг. Будучи при деньгах, мы мчались не за какими-нибудь ирисками, а на заветный угол - тот, где через несколько лет появится здание "Башсоюза": там был наш самый любимый магазин - "Букинист". Позже он переезжал с места на место, пока, наконец, не осел в известном магазине "Знание" всё на той же улице Ленина (до 1937 года она носила имя Петра Зенцова). С чем можно сравнить чувство радости, когда продавец вытаскивал из-под прилавка припасённую только для тебя долгожданную книжку! Частыми гостями в магазине были приезжие, но основными клиентами являлись известные люди: преподаватель истории Сущевский, главный бухгалтер Шарин, работник министерства Сурков, преподаватель Богомолец, краевед Ищериков. Понятно, что все они были взрослыми, но большая разница в годах совсем не мешала нам общаться. Мы ходили в гости друг к другу, обменивались книгами. Иногда к нам с Габдуллой присоединялся его младший брат Рашит. Позже Рашит окончил художественное отделение Уфимского училища искусств, а затем и Московский художественный институт имени Сурикова. Народный художник РСФСР Рашит Нурмухаметов неоднократно избирался председателем правления Союза художников Башкирии и секретарём Союза художников РСФСР. Во времена моей учёбы продуктов в свободной продаже не было - они реализовывались только по карточкам. Жители были прикреплены к определённым торговым точкам. Наша семья отоваривалась в маленьком магазинчике в красивом двухэтажном кирпичном доме на углу Цюрупы и Сазонова (Коммунистической). Очередь занимали с вечера. Составлялись списки, среди ночи проводили перекличку. Отсутствующие вычёркивались. Кто придумывал эту мороку, не совсем понятно, но, как обычно, страдали от этого самые слабые и больные. В начале 30-х на углу улиц Ленина и Октябрьской революции открылся необычный магазин с ещё более необычным названием - "Торгсин" (т.е. торговля с иностранцами). В отличие от достаточно бедных обычных магазинов "Торгсин" поражал обилием разнообразных товаров, в основном зарубежного производства. Правда, получить всё это можно было далеко не всем: специальные купоны с указанием суммы приёмщик выдавал лишь в обмен на золото. Золота у нас, конечно, не было, но иногда мама покупала купоны с рук и приобретала в этом магазине кое-какие вещи. В 1935 году карточную систему отменили. Очереди исчезли, зато выросли цены. Особый разговор о воде. Во времена моего детства водопровода на нашей улице не было. За водой ходили на улицу Рыкова (сейчас это улица Кирова). Возле совбольницы стоял маленький домик с водопроводом - водоразборный пункт. Жители покупали специальные марки наподобие почтовых, жаждущий водицы отдавал марку, и хозяйка пункта наливала ему два ведра воды.
Прикосновение к музыке Помню, когда мне было года четыре, был у нас дома граммофон - небольшой лакированный ящик с огромной трубой. Родители часто ставили пластинки, благо выбор был очень большой - должно быть, многие из них достались нам ещё от прежних хозяев. В конце двадцатых появился патефон. Так что всё время меня окружал завораживающий мир музыки. Моя старшая сестра Нурзихан брала уроки игры на фортепьяно у нашей соседки. Сестра была старше меня на целых пять лет и на правах воспитателя часто водила меня в театр в сад Видинеева (Луначарского). Я до сих пор помню названия оперетт, с которыми я познакомился благодаря моей милой сестре: "Продавец птиц", "Сильва", "Цыганский барон", "Роз-Мари". И ещё один человек имел отношение к моему увлечению музыкой. Через дом от нас жил портной - полный и рыжеволосый весёлый человек. Летом по утрам он частенько выходил прямо в пижаме на крыльцо и начинал громко петь. Да не простые песни, а арии из опер. Жена его любви к высокому искусству не разделяла и, ругаясь, быстренько заталкивала мужа обратно в дом. Неподалёку от нас жили мои приятели - Гена и Люда Варакины. Они учились в детской музыкальной школе (позже №1), у них было старинное пианино с подсвечниками. Несмотря на то, что мне было уже почти 15 лет, я, слушая игру Людмилы, тоже захотел учиться, и в декабре 1934 года успешно прошёл испытания на слух и по ритмике. Понравились преподавателям и мои пальцы - тонкие и длинные. Занятия проводились по воскресеньям. Первым моим педагогом был преподаватель Пиотровский, поляк по национальности. В сентябре следующего года меня перевели в техникум искусств, сразу во второй класс. Здесь моим педагогом стал Вильгельм Христианович Штегман, считавшийся одним из лучших в техникуме. Дела у меня пошли хорошо, поэтому папа привёз домой из "Музпроката" пианино. В техникуме (в 1936 году он получил новое название - "Уфимское музыкальное и театрально-художественное училище") я проучился четыре года, но из-за болезни так и не смог его закончить. А потом меня призвали в армию. Любовь к музыке я сохранил на всю жизнь - всегда ходил на концерты приезжавших в Уфу пианистов, посещал и выступления солистов. Я чуть ли не в деталях могу описать их выступления, помню многие исполненные ими произведения. А ведь, например, оркестр Олега Лундстрема гостил в Уфе полвека назад, Сергей Яковлевич Лемешев пел на сцене нашего оперного театра в мае 1953 года. А ещё раньше - в марте 52-го - в филармонии мне посчастливилось услышать знаменитые "Танго Магнолия", "Мадам, уже падают листья" и "Ваши пальцы пахнут ладаном" в исполнении автора - Александра Николаевича Вертинского. В моей квартире до сего дня хранятся пластинки с записью любимых музыкальных произведений в исполнении И.С. Козловского, С.Я. Лемешева, С.В. Рахманинова, Ф.И. Шаляпина, а также Энрико Карузо, Титта Руффо, Милицы Корьюс и многих-многих других. А ведь всё когда-то начиналось на незабываемой улице Сибирской с немилосердно шипящих на граммофоне пластинок.
Подготовил Анатолий Чечуха. Ведущая рубрики Рашида Краснова. |