 |
РУБРИКА "СВЕЖО ПРЕДАНИЕ"Первый епископ Уфимско-Оренбургской епархии
 Первые попытки открыть отдельную епархию с центром в Уфе предпринимались еще в XVII веке. На соборах 1666 и 1681 годов были приняты постановления об ее открытии. Для будущего епископа даже определили резиденцию - Успенский монастырь.
В качестве оснований выдвигались следующие причины: «...множатся церковные противники, иные города от архиерейского пребывания имеют дальнее расстояние... в тех дальних местах христианская вера не расширяется, а развратники святой церкви умножаются, потому что не имеют возбранения себе за дальностью расстояния». Однако постановления обоих соборов не были выполнены. Главным препятствием для их осуществления стало недовольство местного населения. О постановлении 1681 года узнали башкиры. В результате российским властям пришлось участвовать в подавлении крупного восстания, формальной причиной которого стал слух о насильственном крещении мусульман Уфимского уезда. Башкиры прямо связали создание епархии с мероприятиями по христианизации мусульман, которая полным ходом шла в это время в соседней Казани. С целью прекращения восстания в июне 1682 года правительство заявило башкирам, что указа о насильственном их крещении никогда не было: «…башкирцы молотчие люди забыв милость Великого Государя и свою шерть про прелесть неведомо какого вора поддались слухам, будто вас басурманов велено в городах крестить в православную веру в неволю».
Однако в конце XVIII века у местных мусульман уже не было причин опасаться перевода в православие. Новая епархия создавалась в крае, где уже действовало Магометанское оренбургское духовное собрание во главе с муфтием. Учреждение этого органа фактически делало ислам легитимной религией. Кроме того, Синоду епархия была нужна для борьбы со старообрядчеством, пустившим глубокие корни в среде яицкого казачества.
Указ от 16 октября 1799 года провозгласил учреждение епархии Оренбургской и Уфимской, которая была отнесена к третьему (последнему) классу. На тот момент она включала 205 церквей. В ее составе были города: Оренбург, Уфа, Бузулук, Белебей, Сергиевск, Верхнеуральск, Челябинск, Троицк.
В первой четверти XIX века на новую структуру отпускалось из Синода 18.855 рублей 64 копейки. В то же время Петербургская епархия как столичная получала в три с лишним раза больше. Во главе Оренбургской и Уфимской епархии как епархии III класса стояли только епископы. Каждый из архиереев имел в личном подчинении штат, предназначенный для обеспечения нормальной жизни и деятельности владыки. В совокупности все это называлось архиерейским домом. Первым помощником и фактически ведущим все хозяйственные дела был эконом, а финансовыми вопросами ведал казначей (ризничий) - оба из черного духовенства. В штат также входили духовник, келейники - всего более десятка человек. Таким образом, указанные выше ассигнования не являлись архиерейскими окладами, но предназначались на жалованье всем служащим, хотя распределялись крайне неравномерно и скудно. К примеру, католические прелаты России, юридически не полностью уравненные в правах с епископами, получали больше православных. Так, в Саратове католический епископ получал 4480 рублей серебром, а православный - только 700.
Содержать штат певчих, поддерживать домовую церковь и нести другие расходы только из штатных сумм было невозможно. В качестве основы хозяйства по законодательству архиерейский дом имел право на получение от казны «60 десятин лучшей земли, одной мельницы и рыбных ловель». Оренбургско-Уфимская епархия получила при своем открытии 60 десятин лугов, мельницу и рыбные ловли на реке Белой. Кроме того, архиерейскому дому в Уфе были переданы 43 души мужского пола государственных крестьян из сел Чесноковка и Монастырские Дуванеи, ранее принадлежавших Успенскому монастырю.
На практике и мельницы, и угодья, и рыбные ловли епископы сдавали в аренду. Закон лишь оговаривал, что договор не должен превышать 12 лет. От таких операций имели около 2.000 рублей серебром дополнительно к штатной сумме.
Ю.Н. Сергеев отмечает, что в церкви и в светском обществе существовало устоявшееся мнение относительно выгод и неудобств епархий. Уфимская, как бедная, считалась непрестижной. С нее могли начинать архиерейскую карьеру. Задерживались здесь только епископы, чем-то вызвавшие недовольство высшей церковной или светской власти. Из 10 епископов первой половины XIX века семь управляли епархией от 2 до 5 лет, один - от 6 до 10 и лишь двое - более 10 лет. Из них: Августин Сахаров и Иоанникий Образцов были в «черных» списках Синода (первый - за исключительную строптивость и неподкупность, второй - за коррупцию).
Определенные трения с генерал-губернатором Г.С. Волконским были уже у первого уфимского епископа Амвросия Келембета. Оба они соперничали на стезе личного аскетизма.
Автор уфимского дневника начала XIX века, по рождению принадлежавший к духовенству, с удивлением отметил странности поведения губернатора: «Пишут из Оренбурга следующее: «Ежели сведает Духовной Синод о чудесах военного губернатора, князя Григория Семеновича Волконскаго, то велит упоместить в число святых, из Четь-Минеи. Он ходит всегда в худом рубище, в изодранных сапогах, жёлтые портки и белая байковая фуфайка, оберченная черною тряпицею голова, или носит худой кожаный картуз. Иногда в таком странном наряде надевает и ордена. В полдни, за городом, ложится между навозными кучами спать, а ночью ночлег имеет на валу и всегда сопровождаем бывает мужиками, ребятами и нищими, из коих иным дает деньги, а иным, поднимая с земли каменья, нередко вынимает из кармана образ.
При собрании сей толпы, ходя, начинает молиться. По ночам, иногда, приходит в церковь, посылает за плац-майором, комендантом и дежурным, и священником, потом заставляет служить их молебен, по окончании отпускает их обратно. В церковь, во время обедни, нередко приносит свою ризницу и свои образа, и потом опять уносит. Но, при всей своей таковой набожности, превеликой охотник до кумызу и волочится за женщинами, хотя с лишком семьдесят ему уже лет….»
Стороны конфликтовали и по вопросам православного миссионерства. Светская власть выступила против планов открытия специального монастыря, добилась быстрого закрытия миссионерской комиссии в 1853 году. Таким образом, уфимские архиереи, как и все остальные епископы империи, находились под определенным контролем местной светской власти. И все же архиерейская была довольно велика.
Консистория совместно с архиереем наблюдала за состоянием паствы и соблюдением духовенством своих обязанностей, включая учет и контроль за произнесением проповедей. Епархиальное управление страдало многими недостатками. Особенно сильно было взяточничество. Среди причин распространения его можно назвать мизерные оклады, не менявшиеся с конца 30-х до начала 70-х годов XIX века. Даже секретари консисторий в большинстве епархий получали всего 257-280 рублей в год. Светские секретари губернских палат, равные им по рангу, - по 480-570 рублей. Мизерная зарплата, которую выплачивали поквартально, не могла удовлетворить насущные потребности чиновников в условиях роста цен на продукты и товары повседневной жизни. Поэтому вымогательство по любым поводам приняло массовый характер.
Должностные злоупотребления (устройство близких, друзей, нарушение законов из личных выгод) процветали в тех консисториях, где административные должности занимали люди местного происхождения. Брали за все: за справку, грамоту, перевод на другое место. При таких порядках обязательные объезды архиереями иногда приобретали для приходов характер бедствия. Случалось, что и они сами выступали в неблаговидной роли. Синодские ревизии выявляли причастность к поборам уфимского епископа Феофила (1819-1823), причем продолжал он этим заниматься и на посту архиепископа Екатеринославля (1823-1827). Однако говорить о чуть ли не сплошном взяточничестве российских архиереев XIX века, как это делали в эпоху массового атеизма, неверно. Но то, что лихоимство архиерейского окружения бросало тень на самих иерархов, бесспорно.
Еще одним отрицательным моментом был протекционизм. Соблазна помочь родственникам, используя высоту положения, не избежали многие архиереи, игумены и иереи Оренбургской епархии. Так, епископ Иоанникий Образцов (1835-1849) сделал своей правой рукой племянника - кафедрального священника Василия Образцова. Тот, пользуясь дядиным покровительством, мог позволить себе проводить церковные службы в подпитии. Среди друзей В. Образцова значились не менее колоритные люди: архимандрит Успенского монастыря Никодим (1836-1846), устроивший в стенах возглавляемой им обители бордель, смотритель Уфимского духовного училища иеромонах Филипп, любитель молодых семинаристов и учащихся училища. Все они пользовались покровительством епископа Иоанникия, продвигавшего их по служебной лестнице. Игуменья Благовещенского монастыря Филарета Бычкова, выдавая в 1856 году замуж свою племянницу за священника И. Преображенского, дала ей приданое из монастырского имущества. Свою родную сестру она сделала вначале казначеем подчиненного ей монастыря, затем добилась для неё поста настоятельницы в Троицкой женской общине (1857,1859-1861). Скандал, связанный с последним этапом управления игуменьей Филаретой Благовещенским монастырем (1856-1858), достиг Синода, в архиве которого сохранилось описание её «подвигов» (более 300 листов текста).
Справедливости ради следует отметить, что личности, подобные Феофилу и Иоанникию, были скорее исключением, чем правилом. Альтернативой им служат архиереи, подобные Августину Сахарову и Антонию Шокотову, аскеты и постники, кристально честные люди, зачастую личные средства свои отдававшие на нужды епархии.
Первый уфимский епископ Амвросий Келембет, по данным Н. Чернавского, родился около 1750 года в местечке Чернухи Лохвицкого уезда Полтавской губернии, в семье диакона, «имевшего дворянское происхождение». В 1763 году он бежал из дома, добрался со случайным попутчиком до Киева, где добился зачисления в духовное училище при славяно-греко-латинской академии, после окончания которой он обучался в семинарии, а затем в самой академии. В 1777 году Амвросий Келембет с большим успехом окончил курс и как лучший студент оставлен был для преподавания латинского языка. 9 апреля 1777 года он принял монашеский постриг. 4 мая был рукоположен в иеродиакона, а 28 июня 1780 года - в чин иеромонаха. Десять лет преподавал греческий язык и риторику в стенах Киевской академии. По рекомендации митрополита Григория Кременецкого Амвросий назначается ризничим Киево-Печерской Лавры и одновременно преподавателем философии. Последнее назначение являлось формальным повышением его и как преподавателя духовной школы, так как философия в рейтинге дисциплин стояла гораздо выше греческого языка. В 1791 году Амвросий Келембет был назначен на высокий пост префекта Киевской славяно-греко-латинской академии.
В 1793 году его переводят, с повышением, в Воронежскую епархию. Он, как опытный педагог, назначается на пост ректора духовной семинарии в Воронеже с возведением в сан архимандрита Воронежского Акатова монастыря. По словам Н. Чернавского, высокий пост не принес ни покоя, ни радости, так как Амвросий не сошелся ни с преосвященным Мефодием, который почему-то не любил его за его малороссийский выговор, ни с префектом семинарии Евгением Болховитиновым, впоследствии знаменитым ученым. Последний, будучи человеком светски образованным и с большим даром остроумия, позволял себе шутки над простою неловкостью и неповоротливостью своего ректора. Комментируя данный абзац исследования Н. Чернавского, следует объяснить истоки «нелюбви» епископа Мефодия к своему епархиальному ректору. Они заключались в борьбе украинского «ученого монашества» и великоросского «ученого монашества» за архиерейские кафедры, настоятельские места в важнейших монастырях и ректорские посты в семинариях и духовных академиях. Эта никогда не исчезавшая взаимная вражда внутри церкви, по словам В. Шульгина, и стала основной причиной травли ученого малоросса Амвросия Келембета его великорусским начальством. Степень травли была настолько высока, что заставила примерного службиста, каким являлся архимандрит Амвросий, нарушить церковную дисциплину и бежать со своего поста в Петербург. Н. Чернавский очень образно осветил этот этап биографии Келембета. По его словам, Амвросий «по мягкости и пассивности своего характера, не нашел другого исхода, как решиться в 1796 году покинуть семинарию и в одну ночь с племянником своим выехать из Воронежа в Петербург, не сказав об этом никому».
Епископ Мефодий тут же отправил в Синод донесение, в котором обвинил ректора в полной профессиональной непригодности. Несмотря на такой отзыв, члены Синода назначили бежавшего архимандрита настоятелем Антониева монастыря в Новгороде и ректором местной семинарии. 17 сентября 1797 года Амвросий Келембет становится настоятелем одного из самых престижных монастырей России - Новгородского Юрьева. Однако должность настоятеля монастыря, расположенного близко к столице, предполагала достаточно частые контакты как со светской, так и с церковной аристократией. Для их успешного осуществления был нужен определенный дипломатический дар и светский лоск, чего Амвросий был полностью лишен. Видимо, это было одной из причин, по которой его отправили в бедную только что открывшуюся Оренбургскую епархию. С одной стороны, это было несомненное повышение - сан епископа переводил Амвросия Келембета в разряд высшего духовенства. Однако, с другой стороны, епархия была настолько бедной и непрестижной, что возглавлять её рисковали отнюдь не все назначаемые на кафедру архиереи. 17 сентября 1799 года Келембет был назначен епископом новой Оренбургской епархии с кафедрой в Уфе. Из письма его бывшего коллеги Евгения Болховитинова мы узнаем, что «Амвросий вскоре по получении синодального указа прибыл для епископской хиротонии в Петербург, но по своему монашескому незнанию света, не запасся ни хорошей рясой, ни клобуком. Здесь его одели, снарядили... поручили обер-иеромонаху армии и флота Д. Озерецковскому выучить ходить по-архиерейски» и затем уже представили в Гатчине... императору Павлу Петровичу». Наречение во епископа состоялось 6 ноября, а хиротония Амвросия Келембета во епископа Оренбургского и Уфимского совершена была 13 ноября 1799 года. 19 декабря 1799 года ему вручен был «синодальный указ с предписанием произвести на указанных в нем основаниях открытие новой епархии в Уфе».
Предстояла гигантская работа по созданию всей системы управления, открытию монастырей и семинарии. По словам Н. Чернавского, «чего бы ни коснуться, требовалось начинать с начала... епископу пришлось лицом к лицу столкнуться с неприглядною действительностью... чувствовался большой недостаток - и в помещениях для архиерейского домоправления и разных духовных учреждений... Духовенство епархии стояло на низкой степени развития умственного и нравственного, в огромном большинстве своем едва возвышаясь над общим уровнем по своему умению читать и кое-как писать; материальное положение его было прямо бедственно. Образовательных средств в крае не существовало почти никаких, если не считать низшую школу в городе Челябе».
Первым делом, которым пришлось заняться владыке по прибытии в Уфу (21 января 1800 года), было обустройство архиерейской резиденции. Под резиденцию были предназначены здания бывшего Уфимского наместничества, переданные только в мае 1800 года. Для нормального функционирования была необходима консистория, вскоре созданная епископом 4 марта 1800 года. В ее состав от духовенства епархии вошли: протоиерей В. Михайлов - настоятель кафедрального собора Казанской Богоматери, священник того же собора - Андрей Семенович Ребелинский (брат автора уфимского дневника) и ректор местной семинарии - иеромонах Тихон. Территория епархии была поделена на четыре духовных правления: Оренбургское, Челябинское, Бугульминское, Мензелинское. Уфимское было ликвидировано, а его территория непосредственно подчинена консистории.
Заслугой епископа Амвросия Келембета являлось и возобновление деятельности Уфимского Успенского монастыря, закрытого в 1764 году. Он был официально открыт 15 августа 1800 года.
Решение кадрового вопроса требовало создания системы духовных учебных заведений. 26 сентября 1800 года была открыта духовная семинария, в рамках которой до 1818 года функционировало и духовное училище. Численность семинаристов в семинарии за 1800-1806 гг. увеличилась более чем в два раза (со 172 до 423). Позаботился епископ и о системе низших учебных заведений в епархии. Историк Н.Чернавский подчеркивает мягкость Амвросия как администратора. По его словам, владыка не склонен был к крутым мерам и не вмешивался во внутренние дела епархии, предоставляя им идти по старому руслу. Нерешённость многих вопросов стала тяготить епископа. Он обратился к своему бывшему подчиненному Евгению Болховитинову, имевшему связи в Синоде. Тот сумел перевести Амвросия в Тобольск. Вскоре он получает сан архиепископа. Местной кафедрой Амвросий управлял до 28 октября 1822 года, после чего был уволен на покой. Скончался 4 июля 1825 г. в Спасо-Преображенском Мгарском монастыре в родной Полтавщине.
В Сибири по его инициативе в 1820 году был переведен на ханты-мансийский язык Новый Завет, построено новое каменное здание для Тобольской духовной семинарии, открыто училище в Томске. За свои труды в 1821 году Синодом архиепископ был награжден бриллиантовым крестом на клобук.
Рукописный труд Амвросия «Изъяснение блаженств у святого евангелиста Матфея в пятой главе положенных» в XIX веке хранился в церковно-археологическом музее при Киевской духовной академии. Характеристика моральных качеств Амвросия Келембета исчерпывающе полно была дана в не раз цитировавшемся сочинении Н. Чернавского. По его словам, «первый архипастырь Оренбургский и Уфимский отличался характером простодушным и добрым... воспитан он был в строгих правилах монашеской жизни неутомим в молитве и богослужении, и хотя не имел светской расторопности, будучи лишен в молодости возможности вращаться в обществе, но вообще был человек общительный, разговорчивый, а также большой хлебосол, с гражданскими властями он также поддерживал добрые отношения, вытекавшие прямо из его сердечного характера и чувства общительности. Дополнительные черты характера епископа Амвросия называет один из крупнейших уфимских чиновников начала ХIХ века генерал-майор Ребелинский. Он подчеркивает, что «преосвященный Амвросий был великий постник и аскет». Современники отмечали, что это был несколько простоватый, добрейший, хотя и вспыльчивый, человек. Простота его, некоторая неловкость в движениях давали повод окружающим шутить над ним. И даже распространилось изречение - «это второй Келембет» - когда кого-то хотели представить простаком. Евгений Болховитинов говорил о нём, что хотя «Амвросий и человек простой, но драгоценно в нем то, что он добрый».
Булат АЗНАБАЕВ |
|
 |
