Традиционное пренебрежение историков к фольклору привело к тому, что роль сэсэнов в башкирском обществе исследовалась исключительно фольклористами и филологами. В итоге мы имеем великолепный корпус эпических источников, снабженный качественными текстологическими справками. Литературоведы выявили многочисленные интертекстуальные связи и эстетическое своеобразие эпоса. Вместе с тем отношение к сэсэнам исключительно как к мастерам художественного слова, сочинителям и исполнителям кубаиров низводит их роль до уровня деятелей народного творчества. Неудивительно, что в наше время возникают школы сэсэнов, подобно тому, как уже существуют «учебные заведения» кураистов, кубызистов. 

Однако письменные источники свидетельствуют, что сэсэны имели непосредственное отношение к решению важнейших политических вопросов. Их деятельность следует рассматривать в контексте функционирования власти в башкирском обществе. 

Можно ли назвать сэсэна политическим деятелем? В качестве наиболее очевидного примера обратимся к долгой истории взаимоотношений Мухаметши Бурангулова со следственными органами. Известный фольклорист Закирьян Аминев, проработавший более 25 лет в органах прокуратуры, исследовал его следственные дела. С 1918 по 1950 год сэсэн подвергался аресту 10 раз, но ни в одном случае ему не были предъявлены обвинения, связанные с его литературным или научным творчеством. Все, что ему инкриминировалось, носило политический характер. В следственных делах вменялась в вину связь с валидовским движением. Лишь в 1950 году следователь, дабы усугубить обвинение, задал вопрос Бурангулову о причинах его отказа написать сценарий для театральной постановки по правительственному заказу. Ответ занял несколько страниц судебного протокола. Бурангулов с негодованием обрушился на тех поэтов и драматургов, которые создавали произведения по поручению партии и правительства. К слову сказать, создатели знаменитых скандинавских саг - скальды не видели ничего зазорного в сочинении эпосов по заказу своих конунгов. 

Сэсэны у многих народов Евразии обычно отделялись от сочинителей, импровизаторов и исполнителей. В кубаире «Юлай и Салават» говорится, что герой «с певцами пел, с сэсэнами жаркий спор затевал». 

Некоторые из известных исторических фигур, носивших титул сэсэна, получили его отнюдь не за поэтическое творчество. Лучшего друга и злейшего врага Чингисхана - Джамуху, по утверждению Рашид-ад-Дина, сэсэном прозвали только потому, что он был крайне умным и хитрым. По словам Ахмета Сулейманова, в обиходе сэсэном называли любого человека, не имеющего творческого таланта, но умеющего складно говорить с юмором и вообще острослова, про которого говорят: «Он (она) за словом в карман не полезет».

Можно ли утверждать, что роль сэсэнов в башкирском обществе была уникальной? В фольклорном наследии многих народов сохранилась память о творцах и исполнителях эпоса. Однако в каждом обществе статус и значение этих людей было различным. Понять своеобразие положения сэсэна по сравнению с кельтским бардом или скандинавским скальдом можно только после осознания факта уникальности традиционного башкирского общества. 

С раннего Средневековья оно не имело традиционного деления на «белую» и «черную кость». К «белой» относились представители «золотого рода» - потомки Чингисхана. Башкиры, признавая роль самого Чингисхана в создании империи, не испытывали никакого мистического трепета перед его потомками. К примеру, Зауралье во второй половине XVI века подчинялось чингизиду - хану Кучуму. Во время восстаний XVII-XVIII веков в ряде случаев провозглашали его потомков башкирскими ханами. Однако если кучумовичи принимали решения без согласования, то башкиры выдавали их царским властям или просто убивали. В 1662 году восставшие башкиры Сибирской дороги решились на переговоры с российскими властями, что явно не входило в планы хана Кучука, который на короткий срок взял на себя роль руководителя восстания в зауральской Башкирии. Его намерение воспрепятствовать переговорам привело к тому, что почти весь его род оказался в плену у башкир. Уфимский дворянин Андрей Приклонский, посланный с разведывательной миссией на Сибирскую дорогу, сообщил воеводе Федору Сомову, что «Сибирской дороги башкирцы в своих вотчинах на Кияте реке сибирских царевичей Бокая Ишимова, да Кучука, да Чучалея, да Кансуяра с женами и детьми и со всеми улусными людьми взяли, а де Аблай царевича с женой и детьми и с сыном Чичигула, да дочерью и Бокай царевич с племенником и с детьми у башкирцев ушли, а привезли на Уфу с Андреем Приклонским башкирцы сибирских царевичей Кансуяра Аблаева с женой и с сыном Муратом да брата его родного Чучалея царевича жену с Уфы посланы к Москве». Впоследствии Кучук был убит башкирами. 

Прагматическое отношение к потомкам Чингисхана было обусловлено демократическим характером политического устройства общества, что отличало башкир от соседей - казахов, калмыков и ногаев. Если калмыцкие, казахские и ногайские роды выстраивались в иерархическую структуру, венчавшуюся ханом, тайшой и бием, то между местными родами никогда не было отношений неравенства. Несмотря на то, что некоторые башкирские родоплеменные образования были основаны бывшими пленными или переселенцами, между общинами никогда не существовало порядка старшинства. Даже те родовые подразделения, которые образовались в результате отделения от старых родов, имели равные права с отцовскими родами на вотчинные угодья. Как гласит поговорка: «Степь - широкая земля, для молодых и старых - равная земля». Неприятие башкирами иерархических структур обнаруживается даже в генеалогических легендах, которые отражали установление зависимости от ханской власти. Вариант дастана «Дафтар-и Чингизнаме» фиксирует отношения между родами, принесшими клятву верности Чингисхану, как абсолютно равные. Особые полномочия и хитроумие, продемонстрированные родоначальником табынцев Майкы-бием, не вознесли его род выше кланов побежденных врагов Чингисхана, которые стали равноправными членами союза. 

Башкирские роды объединялись не столько для решения юридических, религиозных и культурных вопросов, сколько для урегулирования территориальных и внешнеполитических проблем. Все родовые структуры представляли собой часть военной организации, формировавшейся на основе племенных ополчений.

Какая надплеменная структура выполняла интегративную функцию, кто регулировал применение военной силы в обществе? Документы, отображающие историю многочисленных башкирских восстаний, свидетельствуют о том, что такой властью обладали только йыйыны - народные съезды. При этом они созывались не только во время восстаний и войн. Йыйыны собирались в тех случаях, когда необходимо было принимать решения, затрагивающие интересы всех башкир. Так было, например, в 1721 году, когда решался вопрос о возобновлении российского подданства.

Йыйыны координировали общие действия, вырабатывали единые позиции в отношении тех или иных мероприятий правительства. В памяти уфимского воеводы Волконского от 1663 года упоминается, что башкиры прислали человека для переговоров «ко мне всем миром четырех дорог». Инициатором созыва йыйына, как правило, являлась группа влиятельных башкир. Однако нет ни одного свидетельства, подтверждающего факт созыва съезда ханом. Решение, принятое на йыйыне, было обязательным для всех, независимо от присутствия на съезде или несогласия с его постановлением. Кстати, в источниках XVII-XVIII веков нет ни одного упоминания о курултаях - советах старейшин. Напротив, в документах времен восстаний старшины часто сетуют на молодежь, которая не слушает мудрых советов отцов. Даже могущественный тархан Кипчакской волости Ишмухаммед Давлетбаев был не в силах удержать своих молодых сородичей от внезапных нападений на уфимских жителей: «Для того, что ево Иш-Маметя своя братья молодые люди не слушают». Летом 1736 года башкиры, плененные в ходе подавления восстания, на допросах говорили: «Изо всех оных собраниев старики соглашаются к миру, а молодые к войне, и от стариков для воровства уходят по ночам тайно». В августе 1736 года управляющий уральскими заводами Василий Татищев в письме к генералу Александру Румянцеву так объяснял причины восстания: «…оное воровство наиболее происходило от бездельных и молодых людей, которые сами ничего разсудить не могут, и старшин, не имея страха, ни в чем не слушают». 

Таким образом, йыйыны не были только собраниями башкирской знати. Мнение биев, тарханов или батыров учитывалось лишь в том случае, если оно совпадало с позицией большинства йыйына, в котором мог участвовать любой мужчина, достигший возраста воина. Не случайно в делопроизводственных документах йыйыны назывались «мирскими советами». О том, что они отнюдь не были советами знати, говорят и масштабы подобных собраний. В феврале 1737 года руководители восстания на Ногайской дороге предложили башкирам Казанской дороги «послать во все волости дабы съезжались к ним для совету, почему в показанную деревню Козееву съехались со всей Казанской дороги дворов тысяч 5», т.е. в принятии решения участвовало не менее 15 тысяч человек, способных носить оружие. 

В старину считалось, что никакие меры, затрагивающие интересы народа, не могут приниматься без «мирского согласия». Единого руководителя, который мог бы взять на себя принятие решений за всех участников восстания, не было даже в ходе самых длительных и упорных восстаний. Это обстоятельство значительно усложняло деятельность российских властей по умиротворению башкирского народа. В ходе подавления восстания 1704 - 1711 годов казанский губернатор Петр Апраксин пожаловался Петру I: «Народ их проклятый, многочисленный и военный, да безглавный, никаких над собой начал, хотя бы такого как на Дону атаманы, и таких не имеют, приняться не за кого и чтобы особно послать не кому». 

В начале 1735 года в своем «рассуждении», представленном в кабинет, Иван Кирилов и Александр Румянцев отметили отсутствие ответственной элиты, способной принуждать своих сородичей: «Хотя не скорого, но впредь порядочного учреждения интерес требует, чтоб башкирцы тех волостей, от коих воровство было, каждая волость имели у себя вместо волостных старост выборных старшин 2-х или 3-х, на которых бы мочно было взыскать всякое преступление или неисправу, а ныне не имеют никого, но всяк большой, и для того посылаемыя указы пишут обще тарханам, батырям и всем башкирцем, чего взыскать ни на ком нельзя».

Отсутствие властной элиты, обладающей правом на насилие, осознавалось и одним из самых проницательных администраторов России XVIII века. В декабре 1736 года Василий Татищев сообщил в Сенат о предпринятой им реорганизации управления башкирами: «Их безначальных в страхе и добром порятке содержать неудобно, разсудил выбрать из них до указа е.и.в. старшин и сотников». 

Чем же было обусловлено отсутствие институализированной властной элиты в местном обществе XVII - первой трети XVIII века. У соседей (калмыков, казахов и ногайцев) существовали правители, облеченные полнотой власти в решении важнейших вопросов жизни общества. По-видимому, башкиры исторически имели совершенно иной политический опыт. Отсутствие монгольской улусной структуры в регионе и предопределило специфически дистанционный тип имперского управления краем. Лояльность к главе государства основывалась в том числе и на том обстоятельстве, что хан находится за пределами обитания башкирских родов, т.е. он практически не вмешивался в дела внутреннего самоуправления, в котором важнейшие решения всегда принимались на народных собраниях. Даже начало военных действий санкционировалось не им, а йыйыном, представлявшим собой высший орган самоуправления. 

Эти многолюдные собрания выполняли свою главную функцию - поддержание социальных и политических связей между родовыми структурами. Йыйыны представляли собой традиционный институт, консолидирующий политическое единство народа. В 1724 году Василий Татищев, предлагая правительству меры по предотвращению восстаний, полагал, что начинать процесс по обузданию башкир следует с ликвидации съездов, на которых «один бездельник из богатых мурз многих на пакости и своевольства обратить может». О фундаментальном значении йыйынов в деле сохранения автономного статуса башкирской политики писал и Заки Валиди: «Царица Анна 9 июля 1737 года в своем указе запретила собрание этих «йыйынов». Тем самым был положен конец самостоятельности Башкурдистана». Однако даже после утраты своего политического значения башкирские йыйыны продолжали выполнять функцию по налаживанию общественных связей между башкирами разных родов и селений. 

Праздничный йыйын включал в себя широкий спектр различных ритуалов сближения и торможения агрессии внутри башкирского общества. Этому способствовали не только совместные молебны и угощения, но и традиционные соревнования спортивного и артистического характера. Скачки, борьба, соревнования в стрельбе и песенные состязания трансформировали прежние межродовые обиды и естественную агрессию в законное русло праздничного сакрального действия, в конечном счете, направленного на укрепление единства социума. 

Если йыйыны представляли собой высшую власть в башкирском обществе, то какова была роль на этих собраниях сэсэнов? Фольклорные источники указывают на то, что именно их выступления определяли принятие того или иного решения. Главной целью выступления было достижение мира и улаживание конфликтов между родами. Свой сэсэн был у каждого значимого рода. Особенно славились сэсэны из племени Катай, что и запечатлела поговорка: «Катаец создан богом для распрей, бурзянец - для войн». Авторы русскоязычного тома «Башкирского народного творчества», посвященного пословицам и поговоркам, перевели слово «дау» как «спор». В результате перевод башкирской поговорки приобрел противоположный смысл: «Сэсэн - первый в споре, батыр - первый в борьбе». Однако в данном случае следует понимать, что сэсэн не начинает, а завершает спор между родами. Решение йыйына во многом зависело от аргументов сэсэнов, участвующих в полемике. В «Баике Алдар-сэсэн» повествуется о поэте-импровизаторе Айдаре Байназарове (1710-1814), который, будучи участником восстания 1735-1740 годов, в столетнем возрасте обратился к башкирам на йыйыне с призывом забыть старые обиды и идти воевать против Наполеона:

Когда на голову грянет беда,

Пусть в обычной жизни плохой,

Все же хорош человек.

Двое братьев будут ссориться,

Сядут на коней - помирятся! 

 

В ряде случаев сэсэн вынужден был брать на себя и решение внешнеполитических вопросов. В кубаире о Еренсе-сэсэне описывается ситуация, отражающая реальные события первой трети XVIII века, когда оттесненные джунгарами на север казахи Младшего Жуза вторглись на вотчинные земли башкир. Еренсе-сэсэн встал на защиту башкирского бия Акмамбета, которому хан Абулхаир приказал уйти с реки Яик в долину Ирендека. Сэсэн высмеял его, рассказав историю тезки - Абулхаира - хана Узбекского улуса, жившего в XV веке. Великое государство, созданное им, пришло в упадок при его сыне Ибаке. Сэсэн завершает историю о злоключениях ханов, претендовавших на башкирские земли, рассказом о смерти потомка Абулхаира -Кучума, застрявшего с арбой в болоте и в отчаянии покончившего с собой.

Более того, в исключительных случаях сэсэн берет на себя право поступать вопреки интересам и целям своего вождя. В эпосе «Идукай и Мурадым» сэсэн Хабрау предупреждает хана Туктамыша о намерении Идукая напасть на его дворец и разорить государство. Сэсэн даже предлагает хану способ поимки Идукая. С точки зрения Идукая, которого сам Хабрау с детских лет учил благородству и справедливости, подобный шаг сэсэна является банальным предательством. Однако сэсэн выступает не защитником интересов лидера, пусть даже стремящегося к справедливой цели, а судит о ситуации с позиций высшей правды, которую противопоставляет правде элиты. В результате «славного» похода благородного Идукая зло будет наказано, однако при этом погибнет много людей с обеих сторон, страна будет разорена, а страдания простого народа только усугубятся. Таким образом, в эпосе «Идукай и Мурадым» сэсэну вверяется право не только свободно критиковать и осуждать своего вождя, но и действовать против него. В этом отношении поведение башкирского сэсэна выходит за привычные рамки древней демократии, в которой главной добродетелью было право свободного высказывания.