В мае 1925 года на страницах «Красной Башкирии» в рубрике «Театр и искусство»  была опубликована заметка за подписью «Гедиат» о концерте гастролировавшей в Уфе певицы Амины Бахтизиной. Рецензент был несказанно щедр на похвалы.

«Давно не приходилось быть свидетелем столь исключительного по своим достижениям успеха национальной песни, который был на днях в клубе «КИМ» на первом концерте вернувшейся с востока единственной любимой певицы Уфимской татаро-башкирской публики - Эминэ Бахтизиной.

Бахтизина принадлежит к тем большим талантам, которые своим исполнением заставляют аудиторию слушателей переживать лучшие минуты и забывать обо всем окружающем.

У певицы все данные налицо: нежность, эластичность, непринужденные движения, свобода голоса, а главное правильное толкование татарских, башкирских, узбекских и тюркских мелодий.

Кроме того, у певицы в репертуаре есть и русские лирические романсы. Певице Бахтизиной, несомненно, предстоит большая будущность. Остается пожелать, чтобы певица не ограничилась только одним концертом».

Восторги становятся понятнее, если учесть, что Гедиатом звали ее мужа Ибрагимова-Казанского. Судя по псевдониму, он тоже принадлежал к миру искусства, будь то театр, литература или исполнительское мастерство. 

Через неделю о том же концерте отозвался в «Красной Башкирии» местный знаток музыки и вокала товарищ Волконский, регулярно освещавший театрально-концертные события на уфимском небосклоне, который не пожалел ядовитых слов.

«На днях в «Красной Башкирии» была помещена заметка о концерте Бахтизиной, не совсем отвечающая действительности с точки зрения художественной критики. Во-первых, Бахтизина совсем не принадлежит «к тем большим талантам, которые своим исполнением заставляют аудиторию слушателей переживать лучшие минуты и забывать обо всем окружающем».

Во-вторых, у певицы отсутствуют «данные налицо»: нежность и эластичность, за исключением разве «непринужденных движений» и «свободы голоса», если под этой свободой подразумевать отсутствие какой-либо школы.

Правильное толкование татарских и башкирских мелодий также вызывает большие сомнения. По нашему мнению, Бахтизина принадлежит к той группе исполнительниц, которые, порвав связь с примитивным песнетворчеством своего народа, не приобщились и к европейской музыкальной культуре, из-за отсутствия необходимых познаний, остановившись на перепутье в роли эстрадной певицы с полулюбительским исполнением.

Молодой певице нужно учиться и учиться, так как при наличии небольших вокальных данных и некоторой музыкальности, она может потерять последнее, став на путь эстрадного кустарничества». 

Мне кажется, что истина лежит где-то посредине. Ибрагимов-Казанский искренне восхищался талантом жены, Волконский вряд ли вполне понимал прелесть и своеобразие «примитивного песнетворчества» татарского народа и мог доброжелательно оценить попытки современной его интерпретации. 

Тем более что о даровании и красоте Амины есть еще одно яркое свидетельство. Это поэтические строки, посвященные ей Мажитом Гафури. 

Несколько лет назад я переводила на английский язык любовную лирику этого признанного классика башкирской и татарской литературы. Удивительным образом в его стихах сочетались выработанные веками каноны персидской поэзии (система рифмовки, образы соловья и розы, трехчленное деление мира) с живыми чувствами, сиюминутными впечатлениями, приметами современности. В подборку был включен целый цикл любовных стихотворений, датированный 1919 годом. Я подумала тогда: «Неужели его настиг рецидив влюбленности в жену спустя добрых десять лет?» Нет, как истинный поэт Гафури загорался любовью и восхищением при виде других женщин и девушек. 

О чем бы я ни писал, тебя беззаветно любя, -

Пишу я лучом золотым, нисходящим ко мне от тебя.

Едва я увидел тебя и сияние глаз твоих -

Сложил эту песню я, сложил этот робкий стих.

И в черных твоих глазах, прекрасней которых нет,

Любви молчаливой твоей я прочитал ответ.

Как хорошо, нет слов! Любовью твоей храним,

Отныне я связан навек с желаньем каждым твоим!

И музой, вдохновившей Гафури весной 1919 года, была как раз юная Амина Бахтизина. Ей было лишь тринадцать лет, и она уже выступала на сцене. Но маловероятно, что любовные восторги она могла делить с поэтом, и скорее всего пылкие страсти - это плод его воображения. 

…Безмерно рад я, встретившись с любовью,

В разлуке с ней - тоскую вновь и вновь.

Свеча любви в душе пылает жарко, -

Ее огонь всю ночь мне светит ярко!

В семейном архиве внука Гафури Халита Анваровича сохранилась фотография двадцатилетней Амины, времени ее уфимских гастролей, с дарственной надписью «Мажиту агаю Гафури и Зухре-ханум на память». Красивая женщина, в облике которой, так же как в посвященных ей стихах, слились черты прошлого и настоящего. Судите сами: стрижка «буби копф», популярная в 1920-е годы, открытое платье без рукавов с пышным цветком на груди, эффектный макияж, смелый поворот головы, и в то же время в узоре платья угадываются мотивы восточных «огурцов», а серьги имеют характерные удлиненные очертания. Похоже, и на сцене она пыталась совместить Восток и Запад, чего не понял и не принял товарищ Волконский.

Мало сведений об Амине Бахтизиной дает нам Интернет, а казанский историк, к которому я обратилась за помощью, сейчас тоже самоизолировался и остался без доступа к архивам. Но кое-что отыскалось.

Согласно «Татарскому энциклопедическому словарю» (Казань, 1998), Бахтизина Амина Халиловна (1906-1997), певица (сопрано). В 1913-1935 годах выступала в концертах татарской музыки в Уфе, городах Урала, Сибири, Средней Азии. В 1926-1930 годах работала в Казани. С 1935 года жила в Бухаре. Упоминается о ней и в «Очерках по истории татарской музыки» Я.М. Гиршмана с соавторами.

Очень часто в качестве аккомпаниатора в гастролях ее сопровождал Загидулла Яруллин, талантливый татарский пианист-самоучка, который жил одно время в Уфе и дружил с Гафури. То пианино, которое сейчас можно видеть в Мемориальном доме-музее Мажита Гафури, помнит многих музыкантов, и в частности «пианиста Загида», как его называли друзья. 

Загидулла Яруллин остался сиротой в раннем возрасте. Мальчика взял к себе Иосиф Шнейдер, сосланный в Чистополь из Петербурга, который показал ему начатки музыкальной грамоты и обучил секретам настройки фортепиано. Отсюда любовь к этому инструменту. Загидулла начал с выступлений на ярмарках и в чайханах, работал тапером в новомодных синематографах, что помогло ему отточить свой уникальный импровизационный стиль. Именно за своеобразную манеру аккомпанирования, обогащавшую мелодию проникновенно звучавшими пассажами, вокалисты любили своего концертмейстера. Он воодушевлялся голосом певца, а тот в свою очередь - волшебными звуками рояля, и вместе, как в тигле алхимика, они творили чудо.

Хочется думать, что и в тот приезд в Уфу весной 1925-го Загидулла Яруллин и Амина Бахтизина вместе были в гостях в доме на Гоголевской улице, и мелодия, рождавшаяся под пальцами пианиста, вторила хрустальному сопрано певицы. 

А что же любовь? Любовь, пережитая поэтом в мыслях и мечтах, растворилась в ровном тепле супружеской привязанности.

Ты не дари мне свой портрет,

Я не нуждаюсь в нем.

Живет твой облик столько лет

В сознании моем!

Это из его стихов, посвященных верной, любящей Зухре.