РУБРИКА "ЛЕГЕНДЫ УФЫ"Рифхат Арсланов: зарисовки из детства
В теплый августовский день 1946 года прима оперного театра Магафура Салигаскарова и основоположник башкирской сценографии художник Мухамед Арсланов принесли новорожденного сына Рифхата в крохотный родительский дом на исчезнувшей ныне улице Сурикова. Через два десятка лет юноша поступил в Московский художественный институт имени Сурикова. Таких знаков судьбы в жизни известного сценографа и живописца Рифхата Мухамедовича оказалось немало. Сегодня мы публикуем мемуарные зарисовки о его детстве и родителях, которые переносят нас в Уфу 50-60-х и греют душу, как бабушкино варенье с малиной.
Знакомство родителей В недавние времена, в День Победы, к нам часто приходила подруга юности моей мамы тетя Фаузия. Ветеран войны - вся в орденах, она была стрелком-радистом на боевых самолетах и писала треугольные письма маме. А в 1941 году, когда объявили войну, две закадычные подружки-комсомолки сразу побежали в военкомат (и какое счастье - их записали!). Затем мама пришла на работу в оперный театр, чтобы открепиться на фронт. В то же время главный дирижер Петр Михайлович Славинский работал с ней над новой ролью, и дирекция немедленно позвонила в призывной пункт. «Ты здесь нужнее - кроме ведущих ролей в театре, которые я тебе обещаю, будешь песнями поднимать народ на борьбу с фашизмом», - сказал Петр Михайлович, в одночасье приняв судьбоносное решение. Мой будущий папа в то время помимо спектаклей расписывал сцену громадными батальными полотнами и занимался строевой подготовкой артистов. (Сюжет панно был построен на контрастном сопоставлении двух событий из истории башкирского народа, тесно связанных с историей России, - Пугачевского восстания и Великой Отечественной войны. На левом панно, словно лавина с гор, мчится отряд всадников, впереди - Салават с поднятой над головой саблей. На правом изображена Башкирская кавалерийская дивизия в бою. Это панно провисело в театре более 35 лет.) С 1943 года родители стали жить вместе, сначала в доме моей бабушки, потом въехали в Дом специалистов на Ленина, 2. Мама прибегала кормить меня - немного расслаблялась и потом, смеясь, рассказывала, что я сидел в животе и угрюмо ворочался, когда она пела Кармен в Оренбурге и Астрахани за месяц до моего рождения.
Портрет Сталина До 15 лет я жил на улице Сурикова у бабушки. Эта часть города состояла из частных домов, оврагов, родников - всюду яблоневые сады, вишни и сирень. По утрам кукарекали петухи, мычали коровы и блеяли козы. Весной сады звенели и дурманили цветущими ароматами, соловьи совершенно сводили с ума ночными трелями. Из заметных сооружений был хлебозавод, на фасад которого по праздникам вывешивали громадный (в рост) портрет Сталина. В отличие от фильма «Холодное лето 53-го» в Уфе лето было жарким. Летало бесчисленное множество бабочек-капустниц. Чёрный, похожий на плоскую панамку, репродуктор вещал: «Арестовали вышедшего из доверия Берию», и по словам моей соседки Риты: «А товарищ Маленков надавал ему пинков!». Мне же нужно было поступать в школу. Когда меня завели в кабинет и стали спрашивать, как зовут, какие буквы знаю, я молчал до тех пор, пока завуч не вытащила усатый портрет. Тогда мной овладел труднообъяснимый восторг, подпрыгнув на своём стуле и находясь несколько мгновений в невесомости, я успел прокричать: «Сталин!». И меня приняли в первый класс. Школа №2 по улице Свердлова, 38 располагалась всего в паре домов от бабушкиного. Теперь здесь находится хореографический колледж имени Рудольфа Нуреева. Кстати, во «второй» учились и родители, а потом и мой сын Оскар. У нас были портфели, которые мы часто использовали вместо футбольных ворот, носили в мешочках чернильницы-непроливашки, а партам было не менее 100 лет - летом их красили во дворе среди штабелей дров. Учителя и пионервожатые всегда были с нами и никаких вознаграждений не требовали. Синяки, шрамы, фингалы-фонарики, луки и стрелы с железными наконечниками, которые пробивали десять подсолнухов, поджиги-пистолеты с головками от спичек - наша повседневная атрибутика. Зимой - замороженные ноги от нашего доморощенного хоккея звенели в тазиках с горячей водой, играли, часто используя вместо шайбы какашку-ледышку лошади-тяжеловоза. Где-то в 6 классе нас стали готовить к коммунизму, в школе на лотках без продавцов лежали стальные перья для ручек, тетрадки и всякие ластики и кнопки - нужно было честно рассчитаться - положить правильную денежку. Потом школу стали связывать с жизнью, и мы должны были овладеть рабочими профессиями и даже трудились на станках. В выходные я шёл на улицу Ленина, 2 к родителям или в театр. Летом меня забирали на гастроли.
Уроки Ренессанса Между усадьбой бабушки и улицей Сурикова был низенький забор на уровне глаз, а почтовый ящик был прибит прямо в угол дома. Невысокого роста почтальонша, становясь на цыпочки, протягивала руку за ограду, тоненькими пальчиками приподнимала крышечку ящика и ловко опускала корреспонденцию - слышался шорох газет и журналов. И я стремглав выбегал: мой нюх уже был настроен на типографскую краску, в любую погоду я был начеку. Мы с папой любили приключенческие книги - мне выдавали рубль, который стал в 1961 году десятью копейками, на школьное пирожное, но я копил на Майн Рида, Купера, Александра Беляева и Джека Лондона, пропадал часами в букинистическом отделе книжного магазина «Знание», что располагался на втором этаже. Мама читала чувствительные и трепетные романы Стендаля, Мопассана и Жорж Санд. Однажды родители достали «Декамерон» Бокаччо, и я втайне прочитал шедевр Возрождения. Уши у меня распухли и перестали влезать даже в зимнюю шапку-ушанку. Я похвастал перед кузеном, который на пять лет был старше меня, и он выпросил эту книгу на ночь. Вернул только через месяц, а все фривольные места были подчёркнуты химическим карандашом. Родители учинили надо мной суд инквизиции: я, как Савонарола, запомнил весь этот Ренессанс на всю жизнь. 1957-й был ознаменован VI Всемирным фестивалем молодёжи и студентов. Накануне в Уфе появились маленькие лотерейные билеты с пятилепестковым цветком, их продавали вместе с цыплятами. Поэтому пока стояли весенние морозы, жёлтые комочки щебетали на кроватях, на столе и под столом, причиняя нестерпимую головную боль коту. Тогда же в «Пионерской правде» объявили конкурс на лучший рисунок, а приз - поездка в Москву на Всемирный фестиваль, но я не победил! В журнале «Пионер» подробно описывались чудеса, которые ожидали гостей столицы, причиняя нестерпимую боль уже мне. Сразу вспомнилось, как с первого Всемирного фестиваля мама привезла из Праги красную брошь-жука, мне детское пальто с капюшоном и кожаную коляску, на которой мы потом с друзьями скатывались в овраги.
Съемки в Охлебинино Самолёты ежечасно гудели над нашим домом - пролегала трасса воздушного флота. «Дугласы» и кукурузники приземлялись возле Петушка, что на Рихарда Зорге. В тот год мама уехала на гастроли одна, потому что папу назначили консультантом фильма-балета «Журавлиная песнь». Утром за нами приехал директор театра Лавров, и мы поехали в Охлебинино на съёмки. Отправились на старой тарахтящей «Победе», глотая пыль, асфальта не было. Наконец на берегу реки увидели становище наших танцоров: юрты и грузовики Свердловской киностудии. Кордебалет удачно вписывался в природную среду, многие ходили в башкирских костюмах, но с удочками, а стайка балетных журавлей собирала ягоды. Вдруг в плаще выскочил Арсланбай - дядя Халяф (выдающийся танцовщик Халяф Гатеевич Сафиуллин) с нагайкой и закричал: «Зойка, ты собрала землянику, я рыбу уже наловил!». Возле озера забетонировали площадку для танцев - софиты, на которых висят луки и арканы, ещё не подключили. Костюмеры варили тройную уху, выжимая мелочь через марлю, а крупную рыбу опуская в наваристый бульон буквально на минуту. Прохаживалась с цветами Зайтунгуль - красивая и талантливая балерина с европейской внешностью Эльза Сулейманова. На неё возлагались большие надежды, но она уехала, удачно выйдя замуж. Директор театра привез какие-то документы, отец просматривал костюмы и утварь. Потом Лавров предложил искупаться, чтобы свежими ехать домой, кресла автомобиля могли намочиться, поэтому все взрослые остались в чём мать родила, с меня тоже хотели содрать трусы, но я убежал. Обратно ехали кое-как: еле взобрались на Охлебининскую гору, радиатор булькал и кипел. Вернулись домой к ночи. На этот раз я наконец-то нормально поспал на маминой кровати - у бабушки я уже помещался с трудом. Во время занятий в школе в родительский дом я в основном приходил на выходные.
Родные пенаты Наконец, после 8 класса поступил в училище искусств на художественное отделение. Тогда института еще не было, и все здание бывшего Дворянского собрания принадлежало нам. Учился вместе со Станиславом Лебедевым, Николаем Пахомовым, Евгенией Захаровой... Живопись и композицию преподавали Константин Чаругин и Яков Плотников, а рисунок - молодой Рубен Агишев. У нас были замечательные учителя Зырин, Эвелина Фенина. Остались в памяти чудесные годы учёбы: пленэры в горах Урала, студии в мастерских. Студенческая жизнь захватила с первых же дней. Нам очень нравилось выезжать на наши первые практики. Они проходили в живописных районах Башкирии. Целый месяц мы жили в палатках, питались, представьте себе, даже охотой. Но, возвращаясь, снова включались в напряженный учебный ритм. Моей первой серьезной работой стало оформление двух спектаклей - «В ночь лунного затмения» М. Карима и «Все мои сыновья» А. Миллера.
Парк Матросова Южная часть парка имени Матросова выходила на Архиерейку - горбатые улочки круто скатывались к реке. Гвоздь старого парка - танцплощадка, огороженная высоким на просвет забором, с таинственным освещением, как в жерле потухшего вулкана. Она всегда конкурировала с танцплощадкой Луначарского парка. Где-то в 12-13 лет мы с приятелем втайне от родителей приезжали на велосипедах посмотреть на столпотворение молодёжи. И как бы из одной ипостаси вдруг оказывался в другом измерении: днём занятия в школе и музыкой, а вечером задиристые компании, в которых если обидят и не ответишь, то ты полное ничтожество и печальна твоя участь. Помню, когда сгорела мечеть на мусульманском кладбище, мы с другом пошли посмотреть поближе (говорили, подожгли специально, чтобы стащить ковры, но теперь мы знаем о борьбе Хрущёва с религией). Там нас окружила толпа кладбищенских пацанов, хотели поколотить, но кстати появился местный главный «шишкарь» и лениво приказал своих не трогать. Накачанные главари-виртуозы драк пользовались неизменным авторитетом у подростков улицы Трактовой и Нижегородки. Играл оркестр и в Лунном (парк им. Луначарского), мне он казался интересней - часто играли Дюка Эллингтона «Караван». Трубач по кличке Зина становился на цыпочки, когда брал высокую ноту. Здесь толкались непонятные субъекты в пиджаках с люрексом, у девушек были взбитые бочкообразные причёски а-ля «гнёзда ночных птиц» с чёлками. Но самый кордебалет из «Вестсайдской истории» начинался на перекрестке у оперного театра - два потока из Матросова и Луначарского сливались в один мощный общий. Далее выяснялись отношения: вначале приглядывались и потом сходились стенка на стенку уже возле кинотеатра «Октябрь», на котором висела громадная афиша «Хождение за три моря» с Олегом Стриженовым. Бились азартно и весело, но по чести. Лежачих не били и шиньонов из причёсок не выдирали. Конечно, за порядком следили, но штат милиции был в десятки раз меньше нынешнего. Толпа продолжала идти по улице Ленина, постепенно редея, люди садились на трамваи, все разъезжались по домам. А с утра молодёжь уже спешила строить коммунизм...
Уфимские дворики - Моим вторым домом стал Театр оперы и балета, здесь много лет работали мои родители, а потом и я. До сих пор чудится, что сейчас на сцену выйдет молодая и красивая мама, а папа любуется своими монументальными полотнами баталий над парадной лестницей. Я помню запах закулисья, который так волновал меня, можно сказать, с пеленок. Здесь впервые познал ни с чем не сравнимую магию сценического действия. В общей сложности за время работы в разных театрах заслуженный деятель искусств РФ и РБ, народный художник РБ, профессор Рифхат Арсланов оформил более 200 спектаклей. А в свободное время он писал картины о родной Уфе, о милых сердцу местах. В большой мастерской на Менделеева, где он трудится над своими полотнами, яблоку негде упасть. В общей сложности (в это трудно поверить) здесь более трех тысяч холстов! Основная тема - уходящая, исчезающая Уфа с ее улочками и домами. Любовью к родному городу пронизана серия «Уфимские дворики». Вот, к примеру, знаменитый Шаляпинский дом на улице Гоголя. Здесь когда-то жил великий певец. А на этом полотне - хорошо знакомый жителям старого центра деревянный домик с симпатичным балкончиком на углу улиц Благоева и Салавата, возле парка над рекой Агиделью. Есть и пейзажи со старой мечетью на улице Тукаева. А один из холстов называется «Свадьба». - Мой папа всегда, когда мы подъезжали к Уфе, удивлялся: какая она прекрасная, величаво парит на горе! Удивляюсь и я со всей своей многочисленной семьей! - говорит Рифхат Мухамедович. - Сегодня уже выросли мои дети и внуки. Старшая дочь Диана начала рисовать совсем маленькой и заявляла всем: «Я буду художником - как дедушка и папа!» Училась в лицее при Московском художественном институте имени Сурикова, Уфимском институте искусств. Она участвовала в выставках в Уфе, Москве и в Париже. Старший сын Оскар продолжает учебу в Московском архитектурном институте и успел поучаствовать на Венецианской биеннале, а младшие пока учатся в школе.
P.S. Наверное, только взыскательный взгляд художника смог так живописно и «вкусно» описать детали уфимского быта 50-60 годов прошлого века. А фотоаппарат, подаренный ему родителями, навсегда запечатлел для потомков виды нашего города, снимки хочется долго рассматривать, от некоторых щемит сердце - потому что дома уже стерты с карты столицы: их место заняли неуместные новостройки. А заметки художника позволили погрузиться в ту эпоху и вместе с ним вспомнить свою Уфу.
Альфия ИБРАГИМОВА |