ГЛАВНАЯ
О ЖУРНАЛЕ
АРХИВ НОМЕРОВ
РЕКЛАМА В ЖУРНАЛЕ
КОНТАКТНАЯ ИНФОРМАЦИЯ
ГОСТЕВАЯ КНИГА

СОБЫТИЕ МЕСЯЦА

Нефть - как символ
Глава Башкортостана Радий Хабиров встретился с руководителями малых нефтяных ...

Чей лед победил?
Определились победители новогоднего конкурса «Уфа праздничная» на лучшее офо...

Школа Монсона
Именитый боец смешанных единоборств из США Джефф Монсон открыл в Уфе школу по д...

Мы в «ЮНЕСКО»
Уфа может войти в «Сеть творческих городов» ЮНЕСКО.
Это поможет сделать г...

Мустай для всех
Книга «100 стихотворений» Мустая Карима,  по мнению Ассоциации книгоиздателе...

Обновление Русдрама
Русский драмтеатр ждет масштабная реконструкция.



     №2 (231)
     Февраль 2021 г.




РУБРИКАТОР ПО АРХИВУ:

Нам 20

Дневник мэра

НАШ НА ВСЕ 100

ЛЕГЕНДЫ УФЫ

СОБЫТИЕ МЕСЯЦА

СТОЛИЧНЫЙ ПАРЛАМЕНТ

КРУГЛЫЙ СТОЛ

АВГУСТОВСКИЙ ПЕДСОВЕТ

РЕПОРТАЖ В НОМЕР

КУЛЬТПОХОД

ЭКОНОМКЛАСС

НЕЖНЫЙ ВОЗРАСТ

КАБИНЕТ

ARTEFAKTUS

ДВЕ ПОЛОВИНКИ

ЧЕРНЫЙ ЯЩИК

МЕСТО ПОД СОЛНЦЕМ

УФИМСКИЙ ХАРАКТЕР

РОДОСЛОВНАЯ УФЫ

СВЕЖО ПРЕДАНИЕ

ВРЕМЯ ЛИДЕРА

БОЛЕВАЯ ТОЧКА

ЭТНОПОИСК

ГОРОДСКОЕ ХОЗЯЙСТВО

ПО РОДНОЙ СЛОБОДЕ

ДЕЛОВОЙ РАЗГОВОР

К барьеру!

НЕКОПЕЕЧНОЕ ДЕЛО

Наша акция

Благое дело

ТЕНДЕНЦИИ

ЗА И ПРОТИВ

Облик города

СЧАСТЛИВЫЙ БИЛЕТ

СРЕДА ОБИТАНИЯ

ДАТЫ

МЕДСОВЕТ

ИННОВАЦИИ

ШКОЛОПИСАНИЕ

ВЕРНИСАЖ

ЧИН ПО ЧИНУ

Коренные уфимцы

ГЛАС НАРОДА

Семейный альбом

ЗА ЧАШКОЙ ЧАЯ

75-летие победы

Дети войны

ЕСТЬ МНЕНИЕ

СДЕЛАНО В УФЕ

Городские проекты

Человек и его дело

Архив журнала

Учитель года-2022

Слово мэра

450-летие Уфы

Прогулки с депутатом

То время

Мотиватор








РУБРИКА "УФИМСКИЙ ХАРАКТЕР"

Без вранья...


Памяти двух замечательных уфимцев, знавших друг друга с юности и во многом разделявших схожие взгляды на жизнь, посвящаю я эти заметки. Бессменный худрук Русского академического театра драмы Михаил Рабинович покинул нас 9 января в возрасте 80 лет, а 10 января литератору Ильгизу Каримову исполнилось бы 79, но он ушел на Небеса тремя годами раньше. 

...Мы сидели в кабинете Михаила Исаковича. Вспоминали Мустая Карима и его сына Ильгиза, благодаря переводам которого русскому читателю открылась проникновенная проза башкирского поэта, писателя, драматурга. Рабинович с досадой говорил о неосуществленных планах, об их совместных с Ильгизом задумках - обоим хотелось после аншлага «Луны и листопада» совместно поставить еще что-нибудь мустаевское. 
- Да, ты знаешь, мы же с Ильгизом родственные души! Вот, помню… - Михаил Исакович, эмоционально жестикулируя, переносился в счастливое время совместного творчества, начинал было рассказывать какой-то эпизод, а потом резко замолкал, смахивая слезу. Чтобы разрядить обстановку, я вставляла свои «пять копеек»: делилась впечатлениями о нашей последней встрече в московской квартире Каримовых на Филевском бульваре. Пересказывала ильгизовские байки о «жиганских» двориках Уфы и той неповторимой атмосфере нашего города, когда все соседи знали обо всех в округе - вплоть до скудного рациона и перехваченной до получки трешке у сердобольной бабы Маши. Уфа в послевоенные годы жила нараспашку: ключи особо не прятали - здесь же под дверью, под коврик. И молодежь, и вся дворовая детвора из своих тесных жилищ устремлялись на улицу, где всегда находили чем развлечься: фантазии выплескивались во дворовые инсценировки, а неуемную энергию забирали мяч, классики да скакалка. 
Каримовы тогда жили на Свердлова, 49 (того двух-этажного дома давно уже нет), Ильгиз ходил в детсад на улице Гафури, а потом во 2-ю школу, где теперь хореографическое училище. На прогулках с отцом-поэтом играли в рифмы, летом пропадал в Союзе писателей, где трудился Мустай, и литературное ремесло для Ильгиза было столь же понятно, как и работа токаря или слесаря для большинства дворовых мальчишек, чьи родители были заводчанами. Уже с начальной школы Ильгиз приобщился к журналистике: вместе с другом отца поэтом Михаилом Дудиным они выпустили несколько номеров семейной стенгазеты, а уже подростком стал редактором школьной газеты в 39-й гимназии. Завел личный дневник и подписал - «Без вранья». Увидев эту общую тетрадь, Мустай Карим хмыкнул: «Слизал!». А Ильгиз покраснел до пят: в самом деле, слизал у Анатолия Мариенгофа - автора «Романа без вранья»…
Я взахлеб рассказывала об этом Рабиновичу, а он, посмеявшись, очень серьезно добавил:
- А ведь без вранья - точно про Ильгиза! 
- А по-моему, и про вас. Вы ведь тоже не умеете говорить «нет» и сами же от этого страдаете?.. -  заметила я, надеясь развить тему. 
Но Михаил Исакович опустил и обнял свою голову, закрывшись в ракушку, как любил часто делать. И я продолжила говорить о тонкой и ранимой душе Ильгиза, в личности которого отчасти отразился довоенный Мустафа Каримов, мечтавший о высоком, в неуклюжих валенках прямо с передовой прорвавшийся в московский театр на оперетту. Война, смертельно опасная болезнь, груз общественных обязанностей, свалившийся вместе с признанием и славой, заставили народного поэта повзрослеть и остепениться. А Ильгиз до конца дней так и жил в своем чистом художественном пространстве, часто не понимая и не принимая происходящее в политике и экономике. 
Об этом мы тоже рассуждали с Михаилом Исаковичем. И он постоянно проводил параллели в их судьбах. Оказывается, обоим в детстве довелось стоять в очереди за хлебом по карточкам, и прикреплены их семьи были к одному магазину на углу Пушкина и Зенцова. Выстаивали практически целый день - мерзли под дождем и снегом, пока не прибегали мамы после работы, а до заветного прилавка оставалось уже всего несколько человек. Мальчишки чувствовали себя героями - добытчиками хлеба насущного! 
 Мишина семья жила в двух комнатушках дома на углу Аксакова и Чернышевского, спать ему приходилось на раскладушке, которую каждый раз с трудом втискивали между стеной и шкафом. Родного отца призвали на службу в Монголию на Халхин-Гол еще до войны, а в июне 41-го перекинули на Украинский фронт. Он ехал на передовую через Уфу, но мать не смогла с ним встретиться и потом долго корила себя за нерасторопность - слишком поздно пришла к ней весточка от мужа. Погиб отец в феврале 
42-го. Годовалый сын его так и не увидел. После войны Ида Абрамовна встретила надежного человека, заменившего Мише отца. Отчим трудился инженером, Михаил полюбил его как родного, но оставил свою фамилию. 
5-летний Мишка собрал как-то дворовых друзей и громогласно заявил: «Вот увидите, я вырасту и стану режиссером драматического театра!» Многие приятели слов-то таких еще не знали, но другу поверили. Соседи потом вразумляли своих сорванцов: дружок, мол, артистом хочет стать, книжки читает, а ты все мячом обувь рвешь. Только и Михаил футбол с хоккеем не пропускал. А тесноту быта раздвигал его внутренний мир: подростка манил андеграунд, он увлекался и музыкой, и авангардной графикой, но каким-то особым чутьем достаточно рано понял, что в основе искусства лежит художественное слово. Первой творческой мастерской стал Дворец пионеров - драмкружок, куда в сентябре записывались мальчишки и девчонки со всего города, а прикипали единицы. Миша был как раз из них. Гуманитарные науки ученику легендарной 10-й школы давались легко, особо не утруждая себя зубрежкой, получал хорошие и отличные оценки. А вот над математикой, физикой приходилось корпеть, он понимал, что родителей не переубедить - ему уготовили серьезную профессию - то бишь инженера. Но сначала отчим привел его на завод к станку, обучил ремеслу. Да и с деньгами в семье было туговато, кроме него подрастали еще сестра и брат. Учиться поступил на вечернее отделение.
 Популярнее УАИ вуза в Уфе не было. И не только потому, что при ректоре Рыфате Мавлютове институт котировался в одном ряду с МАИ и КАИ по всем академическим рейтингам, но и гремели на всю страну знаменитый турклуб, спортсмены, самые популярные ВИА и, конечно же, лучший СТЭМ! А у истоков стояли Михаил Рабинович, Ефим Шуф, Арон Рубинштейн, Володя Тромпетт, Володя Зимин, Володя Абросимов, Тамара Мардимасова, Ирина Шерстобитова, из БГУ пришли Павел Мельниченко, Наталья Женихова, Марк Матрос, Борис Корсунский, Юлия Горбулько. Душой театра был и великолепный композитор и исполнитель Сергей Миролюбов. СТЭМ родился в 62-м, а в 63-м стэмовцы единогласно избрали руководителем Михаила Рабиновича.
Почему именно его? Сам Михаил Исакович на мой вопрос в свойственной ему манере только пожал плечами - мол, звезды распорядились. Но, видимо, именно он из тусовки остряков и балагуров сумел собрать команду, нащупать единый нерв, который и держал зрителя в восторженном оцепенении. Музыкальная сатира на грани фола позволялась только здесь, в УАИ, а СТЭМ приглашали в другие города - везде ждал аншлаг. Мавлютов пробил гастрольное турне в Болгарию: два спектакля в Варне прошли триумфально. Но все хорошее когда-нибудь кончается, диплом предполагал смену дислокации. УАИ Рабинович заканчивал уже на дневном отделении и был обязан отработать два года по распределению - в 3-м цеху Агрегатного завода технологом. На заводе он окончательно понял: без театра ему жизни нет, а «вечерние совместительства» в СТЭМе все же самодеятельность, а он мечтал о профессиональной сцене.
И в 1971 году, уже женатый, поступил в «Щуку» в мастерскую Александра Поламишева. Поднаторевший в профессии, он блестяще ставит на сцене дворца РТИ спектакль «Ромео, Джульетта и тьма» чешского писателя Яна Отченашека. Кстати, премьера прошла в Русдрамтеатре. Уфимские театралы пришли в восторг, а самому Рабиновичу показалось, что пробил его звездный час - признание публики. Только в КГБ решили иначе: диссиденту, прославляющему «пражскую весну», не место в нашем городе. Рабиновича увезли в отделение милиции и прозрачно намекнули на возможные последствия для семьи. Он исчез из Уфы, толком ничего не объяснив жене и матери. 
…А потом случились почти девять лет лицедейства в Русском театре Махачкалы. Его первый в Дагестане спектакль по Шукшину «Энергичные люди» произвел фурор. На банкете после премьеры Расул Гамзатов произнес тост: «За мастера с родины моего друга Мустая Карима! Непременно сообщу ему, что Дагестан предоставил политическое убежище башкирскому режиссеру!» Рабиновичу дали жилье, к нему наконец перебралась жена с детьми. Пришли признание и авторитет среди коллег - о Рабиновиче заговорили театралы во всем СССР. Но сердце Михаила Исаковича рвалось в родную Уфу. 
Они сблизились с Расулом Гамзатовым. Нескончаемые истории о похождениях «литературной телеги» - четверки писателей из национальных республик - живо вставали перед глазами режиссера театральными сценками. Несколько раз Гамзатов перед его отпуском просил: «Обязательно загляни к Мустаю, передай от меня привет», а Рабинович лишь мечтал о встрече с Мустафой Сафичем и не смел воспользоваться поводом, чтобы навести мосты с народным поэтом и каким-то образом просить о протекции в Уфе. Много лет спустя, во время постановки «Луны и листопада», поделился своими переживаниями с Ильгизом, а тот был обескуражен: 
- Почему же не обратился к моему отцу или хотя бы мне не позвонил?!
- Да неудобно было, хотя жена несколько раз меня об этом просила. Но ведь и ты, Ильгиз, не осмелился бы о себе просить, - признался тогда Рабинович. И был абсолютно прав, они и в этом были схожи…
А в Уфу Рабинович вернулся экстренно: прилетел на прощание с матерью. Потом набрался смелости просить о работе. Директором Русдрамы тогда только назначили Вячеслава Стрижевского, а он еще фотокором «Ленинца» пропадал в СТЭМе, ездил с ними на гастроли, даже, случалось, ночевал у Миши в тесной квартире на Аксакова. Он предложил поставить «Пять романсов в старом доме». Единственное условие - уложиться в месяц. Зная, как любит тот глубоко погружаться, смаковать и оттачивать нюансы, Стрижевский не очень-то верил, что приятель уложится в месячный срок. Но все вышло наилучшим образом: спектакль оглушил уфимскую публику и на долгие годы занял место в репертуаре ГАРДТ…
Окончательное решение о приеме Рабиновича на должность режиссера принимали в обкоме, где еще помнили о его «пражской весне». Наконец, сказали «да», но заведовавший культурой Ахняф Дильмухаметов не удержался: «Но запомни, Рабинович, главным режиссером ты не будешь никогда».
Довольные Рабинович со Стрижевским отправились к Мустаю - наконец-то представился случай передать привет из Дагестана. Пересказали и реплику Ахняфа. Мустай посмеялся, а потом, выдержав свою коронную паузу, воскликнул: «Еще как будешь!». Мустай стал бывать в Русском театре. Не так часто, как в Башдраме, где постоянно шли его пьесы, но бывал. Как-то после литературной композиции Валерия Малюшина, составленной из мустаевских стихов, чаевничали в кабинете Рабиновича. Мустафа Сафич как бы невзначай заметил: «А ведь ты, Миша, ни одной моей пьесы не поставил!». 
Тот легкий упрек засел занозой. Рабинович не хотел выпускать проходной спектакль, в той или иной мере повторяя коллег из башкирских трупп. И они договорились с Мустаем, что он напишет что-то новое специально для Русдрамы. Но, увы, не случилось. 
Мустай ушел в сентябре 2005-го. На церемонии прощания они обнялись с Ильгизом и простояли так несколько минут. К тому времени Рабинович уже вынашивал в себе постановку «Помилования». Обычно неспешно работающий Ильгиз (как, впрочем, и сам Рабинович) в этот раз быстро написал инсценировку. Спорили, но чаще соглашались с доводами друг друга - и дело продвигалось. Ильгиз Каримов тогда даже поселился в театре, чтобы быть поближе к актерам и не пропускать репетиции. Потом приходил в кабинет Михаила Исаковича и рассказывал потрясающие реальные истории, случившиеся с отцом на войне. О том, как он снимал угол в венгерской семье, где жили предубеждениями о жестокости русских солдат, а Мустафа развенчал их страхи. О том, как в последний день войны на сцене Венской оперы фашист, спрятавшийся за одеждами сцены, в упор убил нашего русского лейтенанта. Или о том, как вели на расстрел совсем юного солдата-дезертира, а он перепрыгивал через лужи, чтобы не замочить ноги…
- Ильгиз, тогда надо сериал снимать! - возбуждался Рабинович после этих рассказов. А потом не спал ночами, сочиняя все новые и новые сцены к спектаклю, перебирая актеров, представляя кадры военной хроники на экране. Наконец, и в этой работе он поставил точку. 
И в первую годовщину ухода Мустая Карима осенью 2006 на сцене ГАРДТ состоялась премьера: «Луна и листопад» - лирическая драма, ошеломившая и заставившая зрителя плакать. «А это точно Мустай написал?» - услышала я тогда перешептывания в кулуарах. Конечно, Мустай! Но, пожалуй, впервые для русской публики Уфы творчество башкирского писателя и драматурга открылось так современно и созвучно с мыслями миллионов людей, постигших главную идею мироздания: все на Земле начинается и заканчивается любовью и даже жесточайшие войны перед ней бессильны. Хотя хорошо знакомые с творчеством Мустафы Сафича тут же бы мне возразили: все произведения Мустая Карима о любви - и это чистая правда. Как правда и то, что прочтение «Помилования» Рабиновичем проложило новую линию драматургии. Потом я уговаривала Михаила Исаковича поставить еще что-то из Мустая, что у него непременно сложится шедевр, что даже самое известное произведение прозвучит по-особенному. И мы вместе листали «Долгое-долгое детство», «Мгновения жизни». Он загорался, соглашался, обещал. И не просто обещал, а искал, думал, перечитывал дневники. А еще сокрушался по поводу того, как сегодня не хватает Уфе, республике такого планетарного человека, каким был Мустафа Сафич.
…И вот теперь, когда они все трое - Мустай Карим, Ильгиз Каримов, Михаил Рабинович - пребывают в Высших мирах, надеюсь, обо всем и договорятся, все обсудят и обустроят наилучшим образом. А нам будет светить их Луна, а золотые листья Листопада нашепчут их пожелания каждому, кто любит и помнит. Аминь!

Галина Ишмухаметова








НАШ ПОДПИСЧИК - ВСЯ СТРАНА

Сообщите об этом своим иногородним друзьям и знакомым.

Подробнее...






ИНФОРМЕРЫ

Онлайн подписка на журнал

Ufaved.info
Онлайн подписка


Хоккейный клуб Салават ёлаев

сайт администрации г. ”фы



Телекомпания "Вся Уфа

Казанские ведомости


яндекс.метрика


Все права на сайт принадлежат:
МБУ Уфа-Ведомости