 |
РУБРИКА "СВЕЖО ПРЕДАНИЕ"Капсула времени
 Сокровище из Харбина
Летним утром 1954 года по центральным улицам Уфы торопится легкой походкой хорошенькая девушка, не похожая на других. Какой-то наглец кричит ей вслед: «Эй, красавица! Ты забыла снять ночную рубашку!». Это платье из белого шелка в цветочек, со множеством оборочек Мила увидела в одном из французских журналов мод и сшила сама еще в Порт-Артуре, откуда на корабле в числе других репатриантов поплыла к родным берегам, в Россию, где родились ее родители. Сама она появилась на свет в Харбине, китайском городе, который в начале 20-х годов прошлого века напоминал разноязыкий Вавилон. Здесь обитали русские разных фамилий, в том числе известных, бежавшие от революции и Гражданской войны, а также дореволюционные поселенцы и советские служащие КВЖД.
Молодой офицер-интендант Василий Курбатов в Харбине надолго не задержался, поехал служить на Мулинские угольные копи, а с ним жена Елена и трое детей. Когда Елена умерла, детей развезли по детским домам.
Мила, родившаяся в 1929-м, очутилась в Харбине в православном приюте для девочек, где монахини учили ее рукоделию. Мила научилась шить, вязать, вышивать. Из ее рук выходили красивейшие скатерти, салфетки, полотенца, изящные бутоньерки. Все это вместе с работами других сестриц раскупалось в мгновение ока на благотворительных базарах.
Нередко девочек забирали в приемные семьи. Настал день, когда Мила распрощалась с самой близкой подружкой Олей. Оля попала к хорошим людям, а, узнав, что знакомая ее приемной мамы тоже хочет взять сиротку, слезно упросила ее съездить в Харбин за Милой.
Галина Сергеевна и Леонид Иванович Грязевы, удочерившие Милу, жили на лесозаготовительном заводе, взятом японцами в концессию, где глава семьи работал счетоводом. Новые мама и папа познакомились в 1919-м по дороге в Китай. Потерявшая первого мужа - белого офицера - Галина Сергеевна следовала с двумя сыновьями на восток. Неизвестно, что бы стало с ней и детьми, если бы не помощь и забота Леонида Ивановича. Младшего мальчика, заболевшего в пути, они все-таки потеряли. Мила, вероятно, заполнила какую-то пустоту в жизни этих двух добрейших людей. Леонид Иванович научил дочку всему, что сам знал: красиво писать, читать и считать. Она настолько хорошо овладела бухгалтерским учетом, что могла вести деловые переговоры вместо отца. Галина Сергеевна довела Милочкин талант к рукоделию до совершенства. Наполовину латышка, наполовину немка, родившаяся в Риге в небогатой семье, эта женщина была превосходной хозяйкой и отличалась одухотворенной красотой.
Их старший сын женился на русской, тогда и познакомилась Мила с семьей инспектора одной из харбинских гимназий Сергея Евграфовича Еварестова, сына настоятеля Воскресенского кафедрального собора в Уфе, протоиерея Евграфа Васильевича Еварестова, расстрелянного большевиками в 1919-м.
Мила подружилась с дочкой Сергея Евграфовича, Валентиной, и, когда встал вопрос о возвращении в Россию, поехала с ней. Грязевы звали ее с собой в Пятигорск, где жили их родственники, но Миле почему-то захотелось в Уфу. Здесь она сняла комнату в небольшом доме, прилепившемся к склону оврага в Архиерейке, и каждое утро легко взбегала оттуда в хорошем настроении навстречу новому дню. На работу ее приняли сразу - в райпромкомбинат мастером дамского платья. Конечно, оформили сначала по самому низкому разряду, просто не знали ее возможностей, но уже через месяц повысили. «Мы не знали, что вы такое сокровище», - сказала заведующая отделом кадров. Так она и работала в ателье фабрики индпошива имени 18-го партсъезда, обрастая постоянными заказчицами. Теперь клиентки, глядя на ее наряд в стиле «ночной сорочки», просили сшить такой же. К этому времени и до наших краев дошла мода на светлые платья в цветочек с оборочками. Как-то в ателье пришла посетительница, необыкновенно похожая на киноактрису Людмилу Целиковскую. Щечки с ямочками, кудрявые светлые волосы нарочито небрежно подняты наверх. Оказалось, Антонина Ивановна - начальник цеха на Витаминном заводе и жена первого секретаря Кировского райкома партии Печатнова. Прослышала про новенькую, преотличную закройщицу и поспешила с отрезом в ателье. Спустя годы именно Антонина Ивановна познакомила Милу, уже Людмилу Васильевну, с будущим вторым мужем Владимиром Ивановичем Сафроновым, с которым она счастливо прожила немало лет. Первый, Ростислав Стуков, известный в республике волейбольный тренер и блестящий преферансист, один из любимейших партнеров по игре Мустая Карима. Он был сыном военного хирурга, в общем-то неплохой человек, но жизнь с ним не сложилась. Зато в этом браке родилась дочь. Сегодня Ольга Ростиславовна Андрианова - доцент кафедры технологии и конструирования одежды Уфимского государственного университета экономики и сервиса.
Когда подбирали кадры открывавшегося Дома моделей, фамилия Людмилы Васильевны стояла в списке первой. Конечно, вся молившаяся на нее клиентура потянулась за ней. Но времени на внеурочную работу почти не оставалось. Помогали подчиненные. Например, попросили сшить несколько платьев для Ляли Миграновны, жены Шакирова. Людмила Васильевна снимала мерки, кроила, приглашала на примерки. Остальное зависело от классности швеи, а они в Доме моделей были большими умелицами, да и не хотелось им ронять марку и подводить Людмилу Сафронову.
Женская территория
До 1963 года, пока не появился Дом моделей, «правительственным» считалось ателье «Светлана» на К. Маркса, напротив старого универмага. Хотя заказы там принимались и от обычных граждан. Мои личные впечатления об этом заведении связаны с воспоминаниями о мучительных для ребенка примерках, особенно зимнего пальто на вате, тогда любили все утеплять. В кабинке было душно, жарко и тесно. В конце 40-х - начале 50-х директором была Бика Гизатулловна Яфаева, женщина с громадным запасом энергии, которого хватило и на последующие поколения семьи, - на дочь Розу, бессменного директора средней школы №1, и на внучку, телевизионного журналиста Светлану Мушкину. (Народ шутил: дескать, Яфаева назвала ателье в честь этой курчавой малышки). До войны Яфаева с мужем Шагисултаном окончила Институт красной профессуры в Москве. До 1943-го она была секретарем Ждановского райкома партии, затем партия направила ее директором швейной фабрики им. 8 Марта. Это было не понижение. Наоборот. Девушкам-швейницам резко увеличили план. Хотя в войне уже наступил перелом, Красной Армии требовалось еще больше овчинных полушубков, ватных брюк, гимнастерок и теплого белья. Швейницы трудились не покладая рук. Кто их поймет и поддержит? Только такая женщина-руководитель, как Бика Гизатулловна. Здесь было много стахановок, опытных мастериц. Многие пришли на фабрику еще в 1931-м, на излете НЭПа, когда сразу приняли 250 человек с первого по седьмой разряды.
В послевоенные годы на фабрике шили форменные костюмы для школьников, развернули движение за экономию сырья и материалов. В это время Яфаева уже перешла в ателье.
Отходили в прошлое темно-синие бостоновые костюмы. Нелегко расставались с ними наши мамы и любимые учительницы. Груз утрат и страданий продолжал давить вместе с подкладными ватными плечами.
В июне 1950-го на углу Ленина и Сталина (Коммунистической) открылся фирменный магазин Главлегсбыта Министерства легкой промышленности СССР. В нем было даже бракеражное отделение: при малейшем изъяне изделие не допускалось в продажу. В магазине был большой выбор мужской, женской и детской одежды, головных уборов. Все это поступало из Москвы, Казани, Куйбышева и Ульяновска.
Летние уфимские улицы заполонили неземные существа в воздушных нарядах из шершавого креп-жоржета, полупрозрачного крепдешина и китайского шелка. У меня хранится лоскут шифона с хризантемами, сохранившегося от маминого платья той поры. Наголодавшиеся за войну женщины долго не могли поправиться, нагулять свежий румянец, налиться, стать привлекательными и желанными. Для обретения хоть каких-нибудь форм шли на ухищрения: шились лифчики с острыми чашечками, куда закладывалась вата, которая тоже, впрочем, была дефицитом. Вся эта конструкция называлась «Смерть офицерам». После слов Фурцевой на одном из заседаний Политбюро ЦК КПСС: «Каждая советская женщина имеет право на качественный бюстгальтер» в Московском швейном объединении «Черемушки» наладили выпуск главного интимного предмета женского туалета.
Однажды я уже писала про «кримпленовый бум» начала и середины 70-х, когда появилась одежда из «вечного» немнущегося материала, о том, как в магазине «Ткани» на углу К. Маркса и Коммунистической, где сейчас кафе «Эврен» рядом с корпусом УГАТУ, кримплен «выбрасывали», и женщины «хватали» его помногу. Главная задача заключалась в том, чтобы найти хорошую портниху. Многие рвались в Дом моды, к Ирине Николаевне Ивановой. Но пробиться к ней было трудно даже по самому большому блату. Ирина Николаевна долгие годы обшивала одних и тех же уфимок, с которыми познакомилась давным-давно в обыкновенном ателье. Многие приходили к ней совсем юными старшеклассницами и студентками, у нее на глазах взрослели, делали карьеру, выходили замуж за перспективных молодых людей, которые потом становились крупными начальниками. Взять, к примеру, Клару Тухватуллину, красивую, статную девушку-баскетболистку. Сначала она работала в комсомоле рядовым инструктором, потом, глядишь, уже стала секретарем обкома ВЛКСМ, а спустя несколько лет - зав. отделом культуры обкома партии. Вот и пошли разговоры, что Ирина Иванова работает на партийных дам, их родственниц, подруг, на жен советских и партийных руководителей. Ну, как откажешь Галине Алексеевне, если ты познакомилась с ней двадцать лет назад, когда она еще не была замужем за всесильным Семеном Петровичем!..
Разыскать следы Ирины Николаевны пока не удалось.
Чтобы костюмчик сидел
Афанасьевы - старинная уфимская фамилия. Когда-то на Казарменной (нынешняя Красина) недалеко от хлебопекарни Егоршина стоял большой дом Андрея Александровича Афанасьева, где он жил с женой Груней и детьми, было их у него семеро. Да хоть бы и десять. Он сколько угодно мог бы прокормить. Мастер был на все руки. За что бы ни брался, получалось в лучшем виде. Держал лудильню, портняжничал, мог побрить и подстричь когда надо. Особенно любил шить. И строчка у него, по словам внука, известного кутюрье Михаила Афанасьева, была необыкновенно ровной.
В декабре 1919 года «Известия Уфимского губернского революционного комитета» напечатали извещение, в котором губернский отдел труда предлагал всевозможным кустарям в трехдневный срок зарегистрироваться на бирже труда, а заодно и зарегистрировать «имеющиеся орудия, как то: шерсточесальные машины, швейные машины, болванки, утюги и проч…». Уклонившихся пригрозили привлечь как саботажников и контрреволюционеров. После таких предупреждений поневоле задвинешь от греха подальше любимый безотказный «Зингер».
Ах, этот «Зингер», вечный кормилец российской женщины! Когда-то почти каждая девушка из более или менее состоятельной семьи, будь то русская, татарка или башкирка, получала в приданое это чудо. Задолго до революции «Зингер» свободно продавался в Уфе. Например, «Уфимские губернские ведомости» в сентябре 1880 года сообщают, что магазином П.А. Одинцова получен большой выбор товаров, в том числе «швейныя машины разных систем: настоящия американския Гау - ножныя и ручныя, портновския, сапожныя и семейныя; немецкия префекта Германии Линкольн; американския Зингера… при каждой машине выдается свидетельство фабрики».
Примерно такая давность у «Зингера», подаренного на свадьбу моей прабабушке. Еще в детстве меня поразила продолговатая форма челнока, гладкого и тяжелого, с заостренным кончиком. По моим представлениям, именно так должна была выглядеть капсула времени. Не открывали машину очень давно: вдруг там, внутри, вместо шпульки с ниткой окажется записка от предков?..
Как и все, Афанасьевы долгое время едва сводили концы с концами. Когда начался НЭП, глава семьи вспомнил о некоторых своих способностях. Одну парикмахерскую он открыл в Бирске, две другие в Уфе - на железнодорожном вокзале с компаньоном Колпаковым и на улице Егора Сазонова (Коммунистической). В общем, заделался Андрей Александрович модным мастером, «фильдеперсовые» барышни и дамочки бегали к нему толпой. В 20-х была в моде короткая стрижка «гарсон» с завивкой. До перманента дело еще не дошло, его немцы придумали в 1925-м. Бигуди-папильотки были, но Афанасьеву больше нравились щипцы для плойки, орудовал он ими ловко, памятуя о прошлом своем ремесле лудильщика. Вместо фена тогда использовали специальные меха наподобие кузнечных.
Когда НЭП свернули, Андрей Александрович, опасавшийся всякого рода неприятностей (бывших нэпманов, как известно, преследовали), быстро устроился на работу в железнодорожное депо.
Однажды, проходя мимо своей бывшей парикмахерской с внуком, прошептал: «Смотри-ка, Миша, там до сих пор зеркала мои висят». Кажется, это было на углу Коммунистической и Гоголя.
Михаил Афанасьев выбрал одну из ипостасей своего талантливого деда-самоучки - портновскую. В начале 70-х шил для друзей и знакомых дефицитные джинсы. Этим он напомнил мне небезызвестного Бориса Развеева, который до того, как пойти по стезе священника, тоже зарабатывал на жизнь шитьем «фирменных» вещей. И еще насчитывалось немало других ребят, неустанно мастеривших под песни Beatles новомодные штаны. Это было повальное увлечение. Джинсы шились узкие, но не до такой степени, как в свое время нэпманские брючата. Именно НЭП с его пренебрежительным отношением к серьезному искусству и литературе, в который когда-то обманом вовлекли Афанасьева-деда, сыграл положительную роль в возрождении моды.
Потом Михаил пошел учиться в учебно-производственный комбинат. Практику проходил в Доме моды. Такие ателье высшего разряда открывались тогда во многих крупных городах. Самый первый Дом моды появился еще в 1934-м в Москве на Сретенке и назывался «Трест Мосбелье». Под руководством легендарной Надежды Ламановой ее подопечные создавали творения из самых простых материалов - шинельного сукна, холстинки, сурового полотна и даже вышитых полотенец - и получали премии в Париже.
Уже в те годы стоял вопрос об организации единой системы моделирования одежды для местных швейных производств. Уфимский Дом моделей был организован гораздо раньше Дома моды. Но все равно и тут, и там обшивалась
партэлита, местные знаменитости, члены их семей. Простому смертному пробиться к хорошему закройщику было практически невозможно, но некоторым иногда везло. Для молоденького практиканта Миши это была школа не только в профессиональном плане, но и в человеческом, научившая его относиться ко всем заказчикам одинаково внимательно, независимо от их социального положения.
Сегодня Михаил Афанасьев - непревзойденный мастер мужского костюма, обладатель персональной торговой марки и владелец авторского салона, учился в Италии, Англии и Франции, возглавлял Всероссийскую гильдию портных, имеет множество международных наград, в том числе итальянскую медаль Леонардо да Винчи. Воздалось внуку за мучения Андрея Александровича.
«Многому я учился у старых мастеров, - говорит кутюрье. - В Уфе насчитывалось немало хороших закройщиков, но лучшими были четверо: Владимир Козорез в Доме моделей, трое - Фарит Валеев, Геннадий Решетников и Альберт Буксман из Дома моды. Они-то и есть мои первые учителя. Это были высококлассные специалисты. Фарит Ханович олицетворял в моих глазах вершины мастерства. Он учился у знаменитого киевского портного Михаила Воронина, сделавшего своим девизом фразу из «Чародеев»: «Главное, чтобы костюмчик сидел».
Классик жанра
Воронин начинал, как и Афанасьев, с профтехшколы. В молодости, работая в ателье, мечтал о методе, позволявшем сократить количество примерок (это чертовски раздражало и мешало) с трех до одной. Автором такой системы считался ленинградский закройщик Панкратов. Но в подборке из тех же «Уфимских губернских ведомостей», составленной моим другом Анной Масловой, нашлась любопытная заметка за август 1904 года: «Открыта специальная школа кройки и правил шитья дамских и детских платьев и белья по новейшей усовершенствованной американской методе. Система одобрена Министерством народнаго просвещения. Метода имеет преимущество, что скроенные по ней платья не нуждаются во вторичной примерке. На углу Приютской и Суворовской, дом Михайловой. Шимчевская». Новое - это, как правило, хорошо забытое старое. Да и методов, как говорят сами портные, много, но далеко не все из них работают.
Закройщик из Киева пошел дальше. Через полгода, подучившись у Панкратова, наладил у себя работу с одной примеркой. А потом подумал: а нельзя ли сшить идеально сидящий костюм вообще без примерки, только сняв мерки? И сконструировал фантастический жилет. Это была заготовка на клиента любой комплекции. Сразу вспоминается бородатый анекдот про «большого человека».
Беспримерочный макетно-жилетный метод Воронина был запатентован в 1968 году. После этого он много учился, стал доктором наук, получил множество правительственных наград. На учебу к нему в школу передового опыта стремились со всей страны. Сейчас его уже нет в живых. Но Афанасьев успел взять уроки у мэтра…
Судьба другого уфимского модельера и дизайнера Александра Кирдякина была тесно связана с Домом моделей, где он проработал с 1979-го по 1991-й. Там царила атмосфера, совершенно не свойственная для обычных мастерских индпошива - в одной из таких прежде трудился Саша. Он уже был студентом Московского технологического института, когда понял, что нужно менять работу на более творческую. Пришел в Дом моделей, устроился портным, но его быстро заметила главный художник Зарида Павловна Очилова и перевела к себе.
Если Дом моды подчинялся Министерству бытового обслуживания, то Дом моделей - Министерству легкой промышленности, которое и выдавало ему заказы на проекты для швейных производств не только Башкирии, но и соседних областей. Работа уфимских модельеров котировалась высоко. Предпосылки, конечно, были. В первую очередь люди. Имена великолепных закройщиков Людмилы Сафроновой, Лидии Постригань и Владимира Козореза были на слуху. А тут еще подоспела целая плеяда молодых художников-модельеров, получивших специальное образование в Москве. Симбиоз, о котором Ламанова могла только мечтать.
Корифеем мужской одежды, безусловно, был Владимир Дмитриевич Козорез. Личный портной первого секретаря Башкирского обкома КПСС Шакирова. Но обшивал его, когда тот еще был в горкоме, задолго до назначения на высокий пост в 1969-м. Стоило Шакирову сделать очередной заказ, как следом появлялись остальные представители партверхушки. Старались не отставать. Владимиру Дмитриевичу приходилось много работать. Делал лекала для фабрик, то есть радел о том, чтобы народ был одет, а в нерабочее время шил для начальства. «Это была незаурядная харизматичная личность. Высокий, подтянутый красавец. Чувствовал линию, - говорит Кирдякин, - а это очень важно в нашей профессии. Был аккуратным, ответственным. Не терпел халтуры. Подчиненные его побаивались. Стоило Владимиру Дмитриевичу заметить в изделии какую-нибудь небрежность, мог тут же на глазах у всех взять вещь и разорвать ее в клочья».
Козорезы переселились в Башкирию во время Столыпинской аграрной реформы. Владимир Дмитриевич вырос в многодетной, раскулаченной белорусской семье, бежавшей из Иглинского района в Уфу. Здесь его отец стал работать столяром в детской колонии, где им выделили комнатушку. Мать нашла место домработницы. Перед самой войной отец умер. Старший брат погиб на фронте. В двенадцать лет Вова работал на ремонтном заводе. Сильно голодал. Однажды выдали паек - стакан какого-то масла, то ли топленого, то ли растительного. Пока нес домой, съел.
Шить его научили в трудармии какие-то сосланные поляки-портные. Главным среди них был некий Лев Матвеевич, который, как мог, подкармливал подростка.
Жизнь свою Козорез считал удачной. Много ли нужно для радости? Красавица-жена Алла Ивановна, экономист в крупном тресте, сын - архитектор, хорошая квартира, дача на «Золотой рыбке», «Волга».
Предметом профессиональной гордости Владимира Дмитриевича было ратиновое пальто. Вы, разумеется, догадываетесь, кто первым застегнул на себе это одеяние из серой, удивительно мягкой, бархатистой шотландской шерсти? Великолепную ткань, специально доставленную для слуг народа из Москвы со всесоюзной базы, было довольно хлопотно кроить, да еще, чтобы пальто держало форму, следовало вручную пришивать бортовку с китовым усом. А ручную работу Козорез любил. Он уже при жизни был классиком, хотя по старинке использовал две, а то и три примерки. Так, как учили ссыльные поляки, спасшие его от голодной смерти.
Подкладку «высокопоставленных» пальто портной простегивал настолько идеально, что невозможно было отличить козорезовский шедевр от «фирменного» изделия, купленного в «Березке».
***
Так по-разному и в то же время похоже складывалась судьба уфимских мастеров кройки и шитья советского периода. Трудное детство, сиротство, голод, невозможность получить полноценное специальное образование. Единственный выход в таком случае - совершенствование навыков, каждодневный труд. Тот путь, что привел к мировой славе дочь рыночного торговца Коко Шанель, о которой в середине прошлого века до нас сквозь нескончаемый стрекот «подольских» и «зингеров» долетали лишь смутные слухи.
Рашида Краснова |
|
 |
