РУБРИКА "РОДОСЛОВНАЯ УФЫ"Детство Лёки
Сколько раз в детстве я проходил мимо этих домов на улице Воровского в тупике Пушкинской улицы, столько раз мне казалось, что здесь под ветвями берёз скрывается что-то важное, старинное и немного волшебное. Несмотря на то, что в большом здании я бывал – с незапамятных времён в нём размещался рентгенкабинет тубдиспансера.
Внук фтизиатра Весной немыслимо далёкой от нас Уфы 1884 года на этот перекрёсток пришёл с этюдником ученик Московского училища живописи, ваяния и зодчества Михаил Нестеров. Улица тогда именовалась Малой Ильинской. Те, кто помнит историю несостоявшегося сноса дома Тушновых, знают, что слева от него стоял богато украшенный лепниной небольшой флигель, в 1879-м и позже он принадлежал Апполинарии Дыньковой. Фамилия эта вроде бы не на слуху. Если, конечно, не вспомнить (хотя бы с моей подсказки), что она вышла замуж за Владимира Хрисанфовича Тушнова. Того самого, чей дом ныне очень даже известен. Вот около её флигеля-то и установил Михаил Васильевич свой этюдник. Кто знает, возможно, это был какой-то знак, во всяком случае, для другого юного художника. Но об этом чуть позже. Флигеля Дыньковой нет лет уж тридцать, овраг с картины Нестерова «Домик в Уфе» давно засыпан и застроен, старозаветная река Ногайка чуть ли не полностью упрятана в трубу. Даже почти не изменившийся за 136 лет и всё так же поросший травой склон напротив тушновского дома заботливо спрятан от глаз за металлическим забором. Да и сама улица Малая Ильинская – Воровского, по которой уже не числится ни одного дома, как-то «растворилась» в современном проспекте Салавата Юлаева. И лишь холст Нестерова продолжает удивлять провинциальной патриархальностью и уютом навсегда ушедших лет… Но всего этого не мог знать маленький человечек, обосновавшийся 75 лет назад в бывшем доме Дыньковой. Он появился на свет в ночь на 7 июня (почти как А.С. Пушкин), и неудивительно, что принимавший роды врач, увидев младенца «в рубашке», кудрявого и с «бакенбардами», вскричал: «Пушкин!». Во всяком случае, именно так, с некоей театральной экзальтацией, преподносила эту историю мать Карнаухова Татьяна Михайловна. С отцом у мальчика как-то не задалось – тот исчез вскоре после рождения сына, так что все функции главного мужского воспитателя Лёвы пришлось взвалить на себя его деду – Михаилу Николаевичу. М.Н. Карнаухов (1889-1971) был хорошо известен в нашем городе, хотя и переехал в Уфу лишь в пятидесятилетнем возрасте. Родился он в городе Слободской Вятской губернии, в мещанской семье. Учился в реальном училище, после окончания которого поступил на медицинский факультет Юрьевских частных университетских курсов, где обучение шло на немецком языке. Причём на учёбу зарабатывал, трудясь в студенческой столовой официантом. Перед началом первой мировой войны защитил диплом магистра, работал на Пермской железной дороге, в 1919 году получил назначение на должность старшего врача Екатеринбургской железнодорожной больницы. Вскоре он возглавил кафедру медицинского факультета Уральского госуниверситета. А в 1922-м – созданный им областной туберкулезный диспансер, а затем и тубинститут. Туберкулёз в те годы оставался бичом, люди продолжали умирать от него тысячами, антибиотиков ведь ещё не изобрели. Врач-фтизиатр был чем-то близким к божеству, на него надеялись, в него верили. Как удалось Башкирскому мединституту переманить учёного и врача столь высокого ранга в Уфу, лично для меня осталось загадкой, но факт остаётся фактом: с 1939 года Карнаухов – преподаватель нашего мединститута, одновременно он становится научным руководителем Республиканского противотуберкулёзного диспансера. Учитывая его интерес к лечению туберкулёза кумысом, можно сделать предположение о том, что в Башкирии он нашёл отличную базу для своих исследований. Именно в Башкирии он в 1944 г. получил звание заслуженного врача РСФСР, а в 1949-м стал кандидатом медицинских наук и был награждён орденом Трудового Красного Знамени. В 1953-м ему вручили ещё и орден Ленина. Лев Михайлович так вспоминает о нём: «Очень добрый, даже отчитывал меня за шалости всегда негромко, обращаясь ко мне исключительно «на вы» (не могу припомнить, чтобы он повышал голос на кого-либо). Все нотации начинались присказкой: «Ну-с молодой человек»... Жаль, что мне, маленькому, никто не рассказывал о деде, и о том, каким он был замечательным врачом. Высокого (выше среднего) роста, поджарый со светло-серо-голубыми глазами. Взгляд его поражал своей добротой и мудростью, недаром его так любили пациенты и студенты. Безымянный палец на правой руке у него почему-то не разгибался, и он этим пальцем всегда выстукивал грудь пациента, определяя заболевание, а диагностом он был от Бога. Говорил абсолютно правильным русским литературным языком, почти без слов-паразитов, которых было немного: «тэк-с», «голубчик» и т.п. Он чрезвычайно много читал, и разговаривать с ним на любую тему было очень интересно, а слушать его было большим удовольствием. Жаль, что времени на такие беседы у него находилось немного, а я не представлял для него объекта обучения. Дед работал в мединституте – там он заведовал кафедрой фтизиатрии (лечения лёгочного туберкулёза). Эту специальность он выбрал после смерти старшего брата Павла, умершего молодым от чахотки, да и бабушкина младшая сестра тоже умерла молодой от того же заболевания». Часто в дедовском кабинете (архитекторы ещё не напроектировали микрокухонь, где подобные разговоры шли позже) собирались его друзья-врачи и всё время спорили. И не только о международном положении, но и о какой-то пропавшей диссертации и некоем докторе Чайка, который «упёр её». Лёва разговоры подслушивает, но мало что из них понимает. Квартира у Карнауховых немаленькая – спальни, кабинет деда и большая гостиная, ведь после переезда в Уфу Михаила Николаевича с дочерьми поселили на улице Воровского, 22 в бывшем флигеле Дыньковой. Рядом – большое кирпичное здание противотуберкулёзной клиники, где Михаил Николаевич работает, а по её двору гуляют больные в серых пижамах и постоянно курят... И хотя от этого дома уже ничего не осталось, стоит вспомнить о том, что предшествовало нашей истории.
Нелишняя предыстория После начала прокладки проспекта Салавата Юлаева здание это в тупике улицы Пушкина стало известно едва ли не всей Уфе, ведь самоуверенные высокопоставленные «проектировщики» намечали его снос. Но благодаря усилиям общественности дом сохранился. А ведь в его стенах протекала наша история. И это не громкие слова. Судите сами. ...Приблизительно в конце 1880-х Дынькова становится вдовой, а затем вновь выходит замуж – за Владимира Хрисанфовича (Христиановича) Тушнова. Странно, что ни в справочниках, ни в адрес-календарях Уфимской губернии такого имени нет. Не встречается оно и в российских справочных изданиях. По сведениям Зинаиды Гудковой, В.Х. Тушнов был строительным подрядчиком на Самаро-Златоустовской железной дороге, а вот московские потомки Тушновых утверждали, что он был «известным в ту пору издателем в Уфе, но на дешёвых изданиях для народа разорился». Во всяком случае, оба источника сходятся в том, что, спасая от нищеты жену и сына, В.Х. Тушнов покончил жизнь самоубийством. В самом начале ХХ века Тушнов построил на Малой Ильинской ещё одно здание, громада которого буквально нависала не только над оврагом реки Ногайки, но и над выстроенным ранее и богато украшенным лепниной белоснежным каменным флигелем Дыньковой. В отличие от него новый дом Тушновых выглядел более мрачным: на общем кирпичном фоне выделялись лишь белокаменные замковые камни окон да белые же декоративные украшения парапетных столбиков. Интересна судьба наследников Тушнова. Его сын Вадим родился в 1892 году. В 1914-м женился на Людмиле Блок, дочери бывшего уфимского вице-губернатора статского советника Ивана Львовича Блока (1858-1906). Люди, хорошо знакомые с историей литературы «Серебряного века», сразу вспомнят Александра Львовича Блока – отца великого русского поэта. Всё верно – Иван и Александр Львовичи – родные братья. Человек устойчивых взглядов, И.Л. Блок нетерпимо относился к любым революционерам, за что и поплатился: его убили в Самаре. Этот эпизод описан в трилогии А.Н. Толстого «Хождение по мукам»: «В девятьсот шестом году, на углу Москательной, у меня на глазах разорвало бомбой губернатора Блока...». Тело самарского губернатора Ивана Львовича Блока привезли в Уфу и похоронили на кладбище Благовещенского женского монастыря. Сейчас на этом месте какие-то полуразрушившиеся постройки… В пору работы И.Л. Блока в Уфе его дочери вышли замуж: Антонина – за полковника, потомственного дворянина Тихона Ивановича Ефремова, Ариадна – за уфимского коннозаводчика Николая Владимировича Ляхова, также потомственного дворянина. Ольга Ивановна стала женой сына А.К. Блохина Евгения. Людмила Ивановна Блок родилась 3 марта 1884 года. Уже после смерти отца окончила Сорбонну, после чего вернулась в Уфу, где и познакомилась с Вадимом Тушновым. По утверждению знавших их людей, несмотря на заметную разницу в возрасте (Вадим был моложе Людмилы на восемь лет), супругов связывало большое чувство. …Тушновы передали свой дом под противотуберкулёзный диспансер, каковой в нём размещался до 90-х годов прошлого века. Возможно, именно из-за этой своей явно «неисторической» функции он едва не попал под снос. А вот от флигеля Дыньковой не осталось ничего...
«Бедный» Лёка На косяке двери в гостиной мама Лёвы – Лёки, как он сам себя называл, красным толстым карандашом каждый месяц регулярно отмечает рост сына и ведёт дневник с его высказываниями. Лев Михайлович с улыбкой вспоминает, что парнишкой он рос проказливым, но когда его наказывали, он, смирно стоя в своём углу, причитал: «Лёка, бедный… Бедный...». Редкий человек мог выдержать это – взрослые отворачивались и делали вид, что кашляют. Татьяна Михайловна готовилась стать актрисой, её многочисленные друзья однокурсники собирались в огромной гостиной дома на улице Воровского – места там было много. Говорили все громко и всё время хохотали, а Лёка в это время сидел в плетённой из тростника коляске под письменным столом, потому он хорошо помнит запах старой сосны и… пыли. Впрочем, иногда его из-под стола выдвигали, чтобы на него полюбоваться. С того времени в памяти его остались настольная лампа с мраморным основанием под зелёным стеклянным абажуром на дедушкином письменном столе, второй стол – круглый дубовый, с висящим над ним оранжевым шёлковым абажуром с бахромой (и живущим под столом паучком), две горки, выросший до потолка фикус с огромными тёмно-зелёными глянцевыми листьями. И книги – на полках, на этажерках по углам комнат и в книжном шкафу. А ещё остались тёплые воспоминания о ставшем поистине легендарным для мальчишек и девчонок середины прошлого века (ну и прежних лет, разумеется) металлическом эмалированном горшке – снаружи синем, а внутри белом, и большой серой оцинкованной ванне, в которых малыша купали по вечерам. А вот набор игрушек мальчиков того времени очень сильно зависел от благосостояния родителей, в «обязательном наборе» были, пожалуй, разве что деревянные разноцветные пирамидки, кубики с картинками, юла «с пением», резиновый мяч и недорогие машинки и пистолетики (при отсутствии быстро кончавшихся пистонов «стрелявшие» при произнесении волшебных слов «бах-бабах!»). Кроме этого у Лёки имелась серая в яблоках лошадка из папье-маше с хвостом и гривой из крашеного конского волоса и на деревянных колёсах, «голюбенькое авто» – нечто похожее на Газ-М, и очень большой фанерный трёхосный грузовик, тоже голубой и с номером на заднем борту, в кузове которого мальчик первое время вполне помещался. Были и другие игрушки, например, целлулоидная красная уточка по имени «Уткин», с которой Лёва купался, большой серый плюшевый мишка, деревянная каталка с вращающейся фигуркой петуха, а также цветные карандаши и мечта многих – жестяная коробочка с акварельными красками, на которой было написано «Медовые». Мальчик пытался лизать краски языком, но быстро пришёл к выводу, что бабушка готовит вкуснее. Бабушка оставила в жизни Льва Михайловича ярчайший след (а как же иначе?), он и сегодня, говоря о ней, употребляет такие выражения как «необыкновенное создание», «волшебница» или «фея». Всегда ласковая, даже когда шлёпала – «потому что не больно и не обидно». Особенно если не забывать, что в кармашке её светло-голубого халата лежит конфета «Южная ночь» из мармелада в шоколаде… Одевалась бабушка шикарно и со вкусом, одежду заказывала у собственной модистки, даже обувь у неё была пошита на заказ. Неудивительно, что как только бабушка начинает красить губы перед выходом на улицу, Лёка ударяется в рёв. Поэтому бабушке приходится внука брать с собой, хотя бы и на рынок. Правда, это сильно затягивает поход, но зато совсем ещё маленьким Лёва научился выбирать хорошее мясо на рынке. Кроме того, ходить с бабушкой необычайно интересно – по пути она расскажет массу полезных вещей. А перед Новым годом закутанного по брови внука она везёт на тяжёлых чугунных саночках с голубыми рейками – покупать ёлку. Игрушки для ёлки хранятся на шкафу в чулане – в больших, набитых ватой картонных коробках, они достаются оттуда перед праздником с крайними предосторожностями. С коробок стирается накопившаяся за год пыль, и вот он – волшебный миг: из коробок извлекаются подзабытые за много месяцев фигурки из серебряного картона, шары из тонкого стекла, среди которых бабушкин рубиновый дореволюционный, стеклянные бусы, большой ватный дед-мороз с ёлкой на плече и красным мешком на спине, Снегурочка в голубой сверкающей шубке…
(Окончание в №1 2021 г.)
Анатолий ЧЕЧУХА |